Стоян Даскалов - Цветины луга

— Мы не распоряжаемся поездами, бай Дафин! Это расписание министерства. Только там могут изменить! Напиши им! — советовал он старику.

Бай Дафин совсем пал духом. В свободное от дежурства время он ходил к начальнику станции, просил написать докладную о его корове, но начальник только посмеивался.

— У тебя корова, а у другого, может, жена беременная. Так он скажет: «Не пускайте поездов, а то у жены с перепугу может выкидыш получиться!» А третьему еще чего-нибудь заблагорассудится! Всем не угодишь!

Бай Дафин вроде бы и соглашался с ним, но потом снова принимался за свое:

— Так ведь я эту корову не только ради себя держу. Я государству помогаю — снабжаю молоком рабочих завода. Ты только представь себе: в Болгарии, скажем, десять тысяч частных коров, и вдруг они перестанут доиться! Сколько тонн молока потеряет государство! Как же так? Ведь есть постановление министерства о развитии животноводства и повышении удоев молока!

С такими словами бай Дафин сунулся даже к Солнышку, но тот отмахнулся: мол, такими мелочами не занимаюсь.

Кому только не жаловался бай Дафин на свое горе! Только один человек от души посочувствовал ему — новый председатель, муж Мары.

И теперь, увильнув от детей, старик взял скамейку, подойник и кивнул Маре в сторону навеса:

— Пойдем, сама увидишь, что не дает молока! И в десять не дала и сейчас, когда прошел поезд, тоже не даст! И что это за напасть такая на мою голову!

— Условный рефлекс! — ответила учительница.

— Вот гляди, гляди! — он сел на скамеечку и потянул за соски, но корова брыкалась, крутила головой, переступала с ноги на ногу. Бай Дафин в сердцах шлепнул ее рукой и встал. — Подлая скотина! Не дает, хоть кол на голове теши!

Мара было пошла к детям.

— Иди, иди сюда, вот посмотри, что я написал. Ошибки исправь — я ведь малограмотный. Откуда знать, может, какая ошибка будет мне стоить коровы, — бай Дафин пригласил ее в будку и сунул в руки заявление. — Вот, гляди!

Мара прочла заявление и совсем развеселилась.

— Хорошо! — сказала она. — Сказано все, как надо, и ошибок страшных, из-за которых ты мог бы потерять корову, нет.

— Гм! Гм! — Бай Дафин заглянул в бумагу и, словно убедившись, что там действительно все в порядке, поднял умоляющие глаза на Мару. — Мара, я тебя очень прошу… Мы ведь с тобой родня… Ты, может, не знаешь, но твой дедушка и муж моей бабки Иорданки были сватами. Да, мы всамделишные родичи, не вовсе седьмая вода на киселе. Скажи Дянко, пусть отвезет эту бумагу в Софию. Ведь очень важно, кто ее передаст и кому передаст. А он человек ученый, у него много приятелей в министерствах.

— Но он ведь агроном, и приятели его работают в министерстве земледелия, а заявление надо передать в министерство транспорта.

— Ничего! Ничего! Пусть он передаст его в министерство земледелия, а уж земледелие потребует у транспорта изменить расписание.

Ох, уж этот бай Дафин! Он перехватывал ее мысли и, уловив в них тоску, тут же гнал ее прочь…

Мара и сама не заметила, как на душе у нее стало по-весеннему светло. Она смотрела в сторону завода, но во взгляде ее уже не было тревоги. Надо сказать, что Мара всегда была за новое, за то, чтобы как можно скорее села превратились в города. Ей было ясно, что без жертв не обойтись, и она краснела до корней волос, когда вспоминала, что, думая о гибели близких ей людей, предпочитала бы увидеть на их месте других. Поднявшись на вершину кургана и посмотрев с высоты в сторону моста, Мара заплакала от сознания, что она была причиной их гибели. Ведь если бы не ее замужество, так они бы не выпили лишнего и не спешили бы так домой.

Но сейчас это отошло, отодвинулось далеко-далеко, словно ее горькие мысли унеслись с грохотом поезда, рассеялись, как дым. Из страдалицы она превратилась в обвинительницу. «Преступники!» — кричало все ее существо. Она проклинала тех, кто допустил, чтобы провод лежал на земле. Ни сильный ветер, ни снегопад не могли служить им оправданием.

«Где были дежурные? Почему они не следили за линией? Если так будет продолжаться, то каждый день не избежать жертв!»

Когда следственные органы рекомендовали подать в суд, чтобы привлечь виновных к ответственности, Мара решила, что это бесполезно: все равно дело это замнут и всю вину свалят на погибших…

Случившееся на заводе толкало ее к выискиванию неурядиц по всей Болгарии, и она пыталась найти способы их искоренения. Пусть ничто не угрожает тем, кто строит, чтоб и они могли порадоваться результатам дружного обновленного труда! Вся Болгария в строительных лесах, но если по всей Болгарии так будут гибнуть люди, то кто же будет радоваться этим стройкам!

Где-то обвалился мост. Инженеры ошиблись в расчетах. И когда строители думали, что дело сделано — мост готов, балки не выдержали и мост обрушился. Хорошо, что это случилось в обед, и на мосту почти никого не было. Пострадало только несколько человек. А на одном заводе — ей рассказывали очевидцы — рухнула целая строительная площадка и погибло восемнадцать человек! В ее душе рос неудержимый протест против халатности, безответственности, бездушия.

Как и все орешчане, всю вину за случившееся она сваливала на Солнышко, который творит сам не зная что и этим настраивает людей против завода. Узнав о гибели братьев, Солнышко набросился на инженера: «Куда смотрели? Какие вы руководители, если не знаете, что делается вокруг?» И хотя Мара понимала, что секретарь в общем-то прав, ей было жаль инженера, она его оправдывала. До нее уже дошли слова, которые он обронил, узнав о ее замужестве: «Эх, и зачем только эта девушка поторопилась!» Маре было приятно, что он наконец-то выдал себя и что обещал быть на свадьбе. Возможно, именно поэтому она его и оправдывала: «Не может он разорваться на части, всюду поспеть!» И вдруг неожиданно для себя подумала о том, как бы она перенесла несчастье, если б вышла замуж за него, а не за Дянко.

Мара смотрела в сторону завода и думала: «Нет, Солнышко злится на инженера не из-за погибших. Такой, не задумываясь, ради своей выгоды уморит все село. Он ополчился на инженера потому, что тот рассказал своим помощникам, как Солнышко умышленно скрыл правительственную телеграмму насчет кладбища. Об этом говорили все. Слухи долетели и до верхов, и он получил крепкую взбучку. Ему, по всей вероятности, как-то удалось вывернуться, свалить всю вину на почту, но доверие начальства к нему пошатнулось, и Солнышко возненавидел инженера лютой ненавистью. Секретаря беспокоило вовсе не то, что о его поступке узнали все орешчане, он переживал, что в верхах стали относиться к нему более сдержанно, с резервом. И теперь он старался любой ценой восстановить свой авторитет: пусть хоть все люди вымрут, но завод нужно построить досрочно, тогда ему все будет прощено. Скажут: «Что ж, в жизни всякое бывает, три смертных случая — это не так уж много». Получит повышение, орден…