Татьяна Перцева - Город уходит в тень

Имени третьего наставника я даже не знаю. Но самого помню. Маленький, щуплый старичок-еврей. Краснодеревщик. Я о нем писала. Во время землетрясения жилец соседнего дома, где находился клуб «Восток», завода имени Чкалова, перетащил туда румынский полированный гарнитур, состоящий из уймы предметов. На трехкомнатную квартиру. И накрыл мебель одеялами и матрацами. А в клубе прорвало трубы, и гарнитур несколько дней простоял под этими мокрыми компрессами. Гарнитур был шикарным, я такого не видела ни до, ни после. Дверцы были не ровными, а волнистыми. Но после потопа он украсился гигантскими зелеными пятнами плесени.

Не знаю, где нашел хозяин гарнитура этого старичка. Брал он рубль в час, что, на мой взгляд, было ничтожно мало.

Потому что я могла сколько угодно смотреть, как он что-то делает, разглаживает поверхность, мажет каким-то раствором, и пятна исчезают на глазах. Я даже мужа привела посмотреть на это волшебство, и он был поражен не меньше меня.

Видимо, тогда у меня в голове все сложилось правильно. И на всю жизнь.

Это было чудо номер один. Как лодырь превращается в трудоголика.

Я работала. Много. Очень. Особенно после переезда в Москву. Больной муж, болезненный ребенок, вечное безденежье, дом, работа на режиме, уроки, уроки, уроки…

Хуже всего было полное отсутствие не то что поддержки, а хотя бы сочувствия. Ни родных, ни друзей.

Дело в том, что в Зеленоград, город, где давали не только московскую прописку, но и квартиры (сразу), съезжалась самая разношерстная публика, а я, привыкшая к ташкентской искренности и открытости, сталкивалась (к счастью, со стороны) с такими проявлениями особенностей человеческого характера, что только диву давалась. Доносы и предательство были в чести. Я просто боялась с кем-то сходиться ближе.

И тут мне в очередной раз повезло.

Одно время я преподавала в вечернем техникуме электронной техники, где директором была незабвенная Ева Семеновна Туполева, жена бывшего замгенпрокурора Узбекистана. После громкого процесса они мирно жили в Зеленограде, очевидно, не оставшись ни бедными, ни обездоленными.

Насколько я поняла позже, в техникуме учили весьма условно, народу были нужны дипломы. Я по своей идиотской привычке все восприняла всерьез и учить стала всерьез. После чего мой факультатив быстренько ликвидировали. Но я не расстроилась: учеников у меня было больше, чем нужно.

Как-то на улице подходит ко мне молодая женщина. Здоровается, называет по имени и говорит, что училась у меня в техникуме.

Зацепились мы языками, проболтали целый час, пригласила она меня к себе в гости.

Оказалось, что Марина живет в небольшой двушке в старом Крюково. Улица Заводская, ряд кирпичных пятиэтажек. Кроме нее и мужа там жили родители и брат с сестрой.

Вот так я впервые увидела ее. Нину Алексеевну Ягодкину. Маму Марины, Ларисы и Юры.

В этих «хоромах» жила заведующая крюковского ателье.

Не знаю, чем я ей приглянулась. Почему она сразу почувствовала мое одиночество и какую-то неприкаянность.

Зато я не приглянулась Ларисе, которой тогда было 15 лет. Влетела этакая фифа с длинными темными волосами и давай выделываться.

Как подумаешь, что дружим мы вот уже 40 лет…

Бывает.

Нина Алексеевна Ягодкина. В девичестве Сулимова. Я посмотрела происхождение фамилии Сулимов. Как обычно, смесь Турции, Татарстана, Башкирии и даже Болгаро-Сербии.

Кто из русских не татарин, даже на микронную часть крови? Достаточно мне посмотреть на собственного папу в старости — так и просится тюбетейка.

Хотя происходил он из крестьян Орловщины, и мама вечно сетовала, что он не из той половины деревни. Половина — Перцевы, половина — Яхонтовы. И хотя я честно ей намекала, что Яхонтовы — типичный след цыганского табора, она ничего слушать не желала. Что возьмешь с женщины… Лишь бы звучало красиво.

Нина Алексеевна родилась в Кухино, полупоселке городского типа. Маму ее мачеха выдала за вдовца с сыном Василием. К этому сыну прибавилась еще целая орава детей. Поэтому Нина рано ушла из дома.

Закончила она педучилище, так что имела право преподавать в начальных классах, но с этим не получилось. Мест в школе поселка не оказалось, единственную свободную вакансию заняла дочь школьного завхоза, поэтому Нина сначала работала в Казахстане, а потом завербовалась в СМП — строительно-монтажный поезд. Помните фильм «Высота»? «А мы монтажники-высотники»… Такие поезда разъезжали по всей стране и останавливались там, где шли стройки. В общем, бродяги. «Наш адрес — не дом и не улица, наш адрес — Советский Союз»… Хотя Нина мечтала быть продавцом, поскольку считала молниеносно, пришлось работать отделочницей. Мало того, вытащила туда трех сестер, Олю, Алю и Катю, которые звали ее мамой.

В СМП, когда поезд стоял в Ярославле, она и познакомилась с будущим мужем Глебом Ягодкиным, крановщиком и мастером на все руки.

Осели они в Крюково. Каким-то образом Нина освоила бухгалтерское дело, стала учетчицей в ателье, а вообще меньше чем на трех работах не работала. Даже ночным сторожем на складе устраивалась. С Глебом они зарегистрировались только когда на горизонте замаячила та самая двушка. Впрочем, на количество метров это не повлияло. Квартирка была маленькой. Не знаю, как они все там умещались. К этому времени все сестры повыходили замуж и получили квартиры в таких же домах.

Насколько мне известно, жили Нина и Глеб довольно мирно. Он, конечно, выпивал и тот еще ходок был, но Нина не то что прощала, а не принимала во внимание. Потому что была неизмеримо сильнее характером, и муж прекрасно это понимал. Вероятно, это больно его задевало, но тут уж что поделать… Она действительно была сильнее. Вообще, я редко встречала таких сильных людей, как мужчин, так и женщин. Думаю, получи она настоящее образование и живи в другом окружении, стала бы видным государственным деятелем.

Я вроде как стала одной из семьи. Может, потому что так же искренне потянулась к ней.

Звонок. Открываю дверь. На пороге ее сын Юра.

— Вот, мама достала, велела вам тоже принести.

Индийский чай, колбаса, сгущенка.

— Юра, погоди, я сейчас деньги…

— Мама денег брать не велела.

И исчезает.

И снова звонок. И снова Юра:

— Мама сегодня пельмени делала, сказала приходить…

И исчезает.

Звонок. На пороге Юра:

— Гулять идем. На шашлыки. Там все будут. Мама сказала…

А еще была картошка. Самозахватные огороды. Теперь на тех местах многоэтажки. А тогда картошку сажали все. И трудились на огородах тоже все…

Какая-то безбрежная доброта и такая же безбрежная широта души.

Но дело даже не в этом. Вернее, не столько в этом.

Именно Нина Алексеевна сумела научить меня простой истине: делиться нужно всем, чем можно, и помогать всем, кому можно. Чем больше даешь, тем больше у тебя прибавляется. И что жить только для себя — плохо и бесполезно. И что милосердие и доброта — далеко не пустой звук…