Татьяна Перцева - Город уходит в тень

Я так недолго ее знала. Так недолго.

Видно, и впрямь Богу такие нужнее.

В коридоре ателье стояла непонятно откуда взявшаяся чугунная ванна. Тяжеленная. Нужно было ее выдвинуть или вынести. Ну и, ясное дело, Нина Алексеевна в первых рядах. Как же не помочь?

Ее увезли в Солнечногорскую больницу с острым болевым приступом. Врач скорой поставил диагноз: аппендицит.

Не знаю, чем руководствовались врачи больницы, но операцию делать не стали. Я помню, как бегала по отделению, умоляла их сделать что-то и в ответ получала: вы кто? Родственница? Ну и не лезьте, мы лучше знаем, что делать.

Они знали. Они видели, как она умирает, и знали, что делают.

У меня сердце сжимается при мысли о том, как она сидела в палате и делала отчет по итогам работы ателье для вышестоящего начальства.

А они не сделали ничего. Совсем-совсем ничего. Просто убили.

Нина Алексеевна умерла в начале марта. Ей было 49 лет.

Ее похоронили на Алабушевском кладбище, положили в липкую, размокшую желтую глину.

Больше я никогда не была на ее могиле. Не хочу. Ее все равно там нет.

Я и так помню ее каждый день…

Я помню ее тепло и ощущаю некое родство с человеком, который действительно стал мне роднее родных.

Надеюсь, она видит нас и душа ее легка.

Все дети вышли в люди. Шестеро внуков, и правнуки есть. Все хорошо. Вроде бы.

Вот только Нины Алексеевны нет. И боль все равно не уходит.

Осталась Лариса. Осталась ее старшая дочь Маша. Они мне родные. Если не по крови, то по духу. И вообще — какая разница? Родные, и всё.

Как-то, очень давно, ехали мы с сыном поездом «Москва — Ташкент». В нашем купе ехал бодрый старичок узбек, так и не снявший сапог за все путешествие, что, несомненно, было большим утешением. Он ко мне проникся, рассказал, что ездил повидать сына-солдата и как только тот демобилизуется, отпразднуют свадьбу. Невесту уже нашли, гранаты и орехи проданы, аж на восемь тысяч. На свадьбу должно хватить.

Нужно отметить, что восемь тысяч в то время были огромными для простых смертных деньгами. Семь тысяч — первый взнос за трехкомнатный кооператив или стоимость машины «Волга».

Я по гороскопу Дева, а значит, женщина практичная и совершенно в то время не понимавшая, как можно тратить такие деньги, пусть даже на свадьбу. На мой вопрос, зачем всю жизнь копить деньги, чтобы разом их истратить и остаться без гроша, хотя свадьба поскромнее никому бы не повредила, мне ответили, что так заведено предками, что иначе позора не избежать и что вся махалля должна видеть, как он женит сына.

Тогда же я узнала о таком обычае, как сабзи туграш: мужчины за день до свадьбы ходили морковь резать, а женщины — рис чистить, к дастархану готовить тарелки и проч. Свадьбы справляли в основном у себя во дворе или прямо на улице. И ходили по соседям, собирали ковры, курпачи, посуду. Вся махалля участвовала. И все друг друга знали.

Вот такой обычай. И свадьбы действительно справляли во дворах или прямо на улице. Конечно, речь идет о сельской местности, но и в Ташкенте тогда было очень много частных домов.

Я помню, как наша врач Ташходжаева, очень хорошая женщина, жаловалась, что никак не достать в приданое плюш, а плюша нужно было очень много. Для чего — не знаю, но позор матери, которая не снабдит дочь плюшем к свадьбе…

Позже мне объяснили, что плюш шел на шторы, курпачи (плоские одеяльца для сиденья), просто одеяла, покрывала и т. д.

Я думала, со временем все станет на свои места и свадьбы будут не столь пышными.

Как выяснилось, я трагически ошиблась. Лет пять назад на одном из каналов устроили конкурс свадеб. Не узбекских. Российских. Кто перед кем больше выпендрится, кто шире пальцы веером разведет. Триста тысяч, пятьсот, миллион, три миллиона…

Если бы еще от пышности свадьбы зависела продолжительность брака… Так что я, как всегда, о своей молодости. Ну и детстве, конечно.

Тогда было не до роскоши, не до ресторанов и уж точно — не до миллионов.

Вообще, в конце сороковых и пятидесятых рестораны особой популярностью не пользовались. Я имею в виду обычных людей, вроде моей семьи и соседей. Не то чтобы ходить туда было неприлично, просто считалось, что дорого, да и поводов особых не было. Я не помню, чтобы кто-то из двора что-то праздновал в ресторане. Не принято было. Свадьбы, как правило, справлялись дома и были очень скромными.

Я побывала на паре узбекских свадеб и на нескольких русских.

На узбекских угощали пловом всех, кто пришел, даже незнакомых, даже проходивших мимо, даже нас, детей. Выдавали тарелку плова на двоих.

Русские свадьбы (городские) справлялись обычно дома, и я еще помню, как занимали по соседям стулья, посуду и столовые приборы. Кто-то изобретательный придумал ставить две табуретки, на которые клали гладильную доску: мест получалось больше. Подвенечные платья тогда не продавались, шили у портних, и необязательно белые, фата была не в моде, может кто-то и венчался, но такие вещи хранились в секрете.

Да и столы были не слишком роскошные. Традиционный винегрет, колбаса и сыр, если очень повезет — шпроты. Крабы были уделом скупых, но когда выходила замуж моя сестра, мама, как полагается, приготовила форшмак и фаршированную рыбу, а на горячее зажарила кур. Свадьба проходила в нашем доме — комната была большая. Но гостей было не так много, человек пятнадцать. Сестра была в желтом креп-жоржете с черными лапками. Врач и инженер. Ничего роскошного.

Почти такие же свадьбы справлялись в пятидесятых во многих домах. Проигрыватель, пластинки, если семьи попроще — баянист и застольные песни.

Собственно, у узбеков были карнаи, у армян — дудуки, так что особых различий не наблюдалось.

Регистрировались тогда в ЗАГСах.

Армянские свадьбы тоже были довольно многолюдные, но у армян родни было больше. У занесенных в Ташкент русских родни было не так много.

Но в шестидесятые годы многое изменилось. Прежде всего, в Ташкенте открыли Дом бракосочетаний. Где мы с мужем и расписывались.

Странное это было место: много помещений, там можно было сесть выпить шампанского, отметить… Заявления подавались за три месяца. Расписывались мы как раз под Новый год. Свекровь сшила мне белое платье из тонкой шерсти, покроя «принцесс», чуть выше колен. Это когда вытачка шла от подмышек, по груди и до самого низа. Будущий муж расшил лиф и рукава жемчугом (я накупила в ювелирном несколько ниточек искусственного), выточил на станке нечто вроде латунной диадемы, к которой прикрепили короткую капроновую фату.

Приданое у меня было замечательное: целая библиотека лучших книг мира.

До сих пор помню, как скользили по снегу мои французские туфельки на двенадцатисантиметровых шпильках-рюмочках, когда мы шли к такси…