Тимур Зульфикаров - Странствия Ходжи Насреддина в XXI веке. Новое учение древнего мудреца

Лишь засохшая в хрустально-побледневшей-помертвевшей венецианской вазе
Мраморно-заснеженная астра
Глядит остро… колко и опасно…
Как иглистый альбинос алмазный дикобраз…

А я все страшусь шепнуть: Прощай…

В каждой русской старушке —
С геранью в окне позабытой избушки —
Вижу… чую я мою матушку —
Давноусопшую, а вечно живую…

И хоть старец я хладноокий,
А всё хочется
Наклонить седовласую послушную ивовую головушку,
Чтоб она приласкала, погладила мя,
Аки родное дитя —
Дрожащей… морщинистой… теплой ладонью…

Матушка…
Ро́дная…

Она ходит вечно в одеждах черных
И блистает своей неприступной
Загробной красой-белизной…

…О, Господь!
Так легко быть текучей неверной женою живого…
Так божественно тяжко, но сладко быть верной вдовой…

Там мой суженый — в вечных селеньях певучих —
Уже вечный безгрешный…
Ждет меня —
Одинокий и верный —
А это лишь в райских уделах даётся поэтам…

В Краю неосыпчивых роз…
Неопадных садов…
Неразбитых сердец…
Неразлучных неопечаленных неупиваемых встреч…
Незаплаканных расписных вологодских платков…

…Мне чудится, что кто-то костерок
Возжег… взрастил… затеял на горе далекой… козьей

А это первая летучая звезда
Затеплилась… забилась… вспыхнула покорно
Аки алмазное Кольцо
В Перстах у Бога…

Мне чудится, что выпил я дремучего вина…
И ты пришла
И платье спело наго сбросила…

А это я
В безумных одиноких пылких снах-мечтах
Терзаю одеяло и подушку
Непокорные, как дева первоневиновная…

Мне чудится, что мой давноусопший друг
Стучится в дверь с кувшином мусалласа

А это дряхлый волкодав
Страж былых зарезанных
Ушедших на шашлык и плов
Отар… отар… отар…
И друг четверолапый старых пешеходов пастухов
Увы!.. Уже!..
Лишенных пьяно-сытых козьих ног… ног… ног…
И умирающих в наркотических чайханах…
Царапается в дверь кибитки-мазанки моей
Устав на близкий острый жгучий месяц лаять,
Как на рог вселенского пасущегося среди звезд Козлобарана… Зороастра…

Мне чудится
Что моя плакучая бессмертная душа
Уже устала… утомилась в клетке тела
Биться… виться птицею тоскующей …

А я — всетленный — все надеюсь… уповаю…
Верю… тщусь… люблю
Вдыхать и смаковать земную пыль

И чуять вкрадчивую поступь-шёпот-шелест —
След запутанный Лейли
В пыли святой закутанно бредущей
К моей мазанке ликующей…

…В том же незабвенном клетчатом тугом извилистом платье,
В котором она томилась созревала задыхалась возлетала при нашей первой земной встрече,
Она сидит… покоится под райским древом «Тальх»
И тихо плачет…

О, Боже! Разве и в Раю есть плачущие…

А она шепчет: Я люблю и жду тебя и здесь…
Как любила и ждала на земле…
Но ты любил и любишь многих…
И проходишь мимо Единственной Влюбленной.
А у божьего человека, как у Адама, есть одна жена и нет других…
А ты проходишь…

О, Боже!..
Как ты, многогрешный многолюбящий попал в Рай…
Ведь ты везде прохожий…
Хотя я рада и от радости встречи плачу…

…Блаженны плачущие…

…Я вздрагиваю: Да…да… любимая…
Я любил и люблю многих… и там… И здесь ищу их…
И нет мне покоя … утешенья и блаженства
Да… да… да…

О, Боже…
Любовь — странница… цыганка… кочевница…
А не семейница… а не домоседка…
А не домохранительница… не наседка…
Любовь — это не гнездо, а ветер… ветер… ветер…
Хотя в Райских Садах нет ветра…
А одни гнёзда вечные…

Но я ищу… бреду… надеюсь…
И вот уже лепечущие тепловейные Сады Рая
Становятся для меня ледяными скользкими аллеями Ада…
Я бреду по аду… ищу грешных в сонмах грешных…

Но…но…но…
Я люблю многих…
И потому я одинокий…
И на земле… И в Раю… И в аду…
А ад — это бескрайнее одиночество…

Но!.. Господь любит всех…

Но зачем тогда ад…
Но зачем она ждет и рыдает под вечноцветущим древом «Тальх»
В том же земном незабвенном клетчатом платье…

…Я сижу в золотом нагорном саду —
Листья сыплются мне на го́лову…
Что поделаешь
Нечаянная возлюбленная моя —
Против огромной осени…
Против необъятной … рыдалистой… журавлиной…
Вселенской осени…

Осень — не весна —
Мать журавлей прилетающих
Осень — мачеха
Провожалица вечная птиц уходящих
И листопадов летящих…

Ах, что поделать, золотая осенняя возлюбленная моя…
Нам, затерянным
Средь огромной осени… средь бездомной осени…
Среди осени вечноплачущей…
Ах!..

…А окрест — никого… никого…
Жду я ноченьку
С её звездами мне не так одиноко…

Ах, возлюбленная сарафанница золотая моя —
Что́ наша любовь — колосок золотой огневой
В диком поле бурьяна всерусского горького…

Ах, возлюбленная!
Что́ твой древнерусский святой былой сарафан-кумач
Что́ твои изумруды… яхонты… рубины… жемчуга…
Если осень одежды все сбросила…
Как жена загулявшая… неугомонная

Ах, возлюбленная!
Что наши мечты-упованья на Райский Сад —
Против необъятного палого Золота Осени…
Против осени — Златопадницы…
Златопечальницы… Златоносицы…

Но!.. но!.. но
Вдруг я вижу —
По козьей золотистой тропе
Какой-то всадник тихо… бережно приближается…

Ах!.. Да это Сам Спаситель на белом осле
Средь Огромной Осени —
Нам улыбается…
Это Сам Спаситель — Вечный Странник Любви —
Средь всеплачущей … всеплещущей… вселистопадной
Всезлатой всетленной Осени —
Всем человекам на осенней земле вечно по отечески улыбается…

Боже!.. Боже!.. Щедре!.. Блаже!..
Нас, заблудших в золоте Осени, утешь… усмири… упаси…
Твои Очи плещутся, как Два Океана Любви!..

Как блаженно!.. блаженно!
Как по-дитячьи!
Как по-телячьи!
Радостно!..

Царь Русской Тысячелетней Поэзии
Бежал в далекий позаброшенный глухонемой кишлак,
И там, средь диких пастухов, камней, дерев, ручьев и похотливых стад,
Свои бездонные безумные стихи читает одиноко…
Оголенно… огненно…