Анна Матвеева - Каждые сто лет. Роман с дневником [litres]

Мы не стали дожидаться конца и ушли. Было поздно, на трамвай не попали. Шли пешком. К.К. ничего не замечал, продолжал быть в прекрасном настроении. Придя домой, я подала ему ужин и сказала: «Я больше этого выносить не буду. Раз ты ведёшь себя так и меня позоришь, больше с тобой никуда не пойду». Он удивился, рассердился: «Кажется, пора понять, что я человек свободный и могу разговаривать с кем хочу. Я не знаю, чем я тебя опозорил». – «После перерыва все мужья вернулись к своим жёнам, а я просидела весь антракт одна, ты даже не позаботился зайти за мною». У него лицо опять сделалось гадкое, он близко подошёл ко мне, глядя на меня злыми, ненавидящими глазами, и сказал: «Жена? Ты знаешь, что такое жена? Ты ведь прекрасно знаешь, что такое жена!» Как ровно по лицу ударил! Я потеряла самообладание и закричала: «Если я тебе не жена, надо бросить комедию. Бери себе кого хочешь и уходи куда хочешь. Я не хочу с тобою жить и на тебя смотреть!» – «Хорошо, – сказал он, – я буду хлопотать квартиру». В эту ночь я его потеряла во второй раз.

На другое утро Андрей, смущённый и возмущённый, рассказывал мне, что весь институт заметил флирт К.К. с Оней и мою одинокую фигуру в зале. Все шептались, а товарищи с изумлением спрашивали его: «Что такое? Почему твой отец сидит с Романовой, а твоя мать одна?» У глупого парня не хватило смелости пойти на выручку матери, он лишь молчал.

Было одно обстоятельство, которое мешало К.К. совсем порвать со мной. Весною должна была выйти его статья, и ему надо было перевести её на французский язык. Он мне несколько раз об этом говорил ещё с осени, и я обещала перевести, когда буду свободна. И вот началось странное представление. Среди неприязненного, непримиримого настроения, постоянного молчания и временных стычек вдруг иногда начинали звучать примиряющие нотки и появлялось предложение лечиться, ехать в Кисловодск. Около этого предложения, раньше или после него, раздавался вопрос: когда будешь делать перевод? На Кисловодск мне предлагал 1000 рублей. От Кисловодска я категорически отказалась и между делом сказала: «Что же ты заботишься о моём здоровье, ведь я тебе не нужна!» – «Ты мне не нужна, а детям нужна, вот почему забочусь». Всё же я не отказывалась делать перевод, но определённо сказала, что не начну его, пока не кончу нагрузку.

– Ксения Сергеевна, что с вами?

Я заявилась к Лариным с опозданием на пятнадцать минут: в таких случаях Стёпина мама встречает меня недовольным видом, но на сей раз она, к своей чести, сдержалась и даже проявила некоторую обеспокоенность – а как иначе, если у репетиторши трясутся губы и сумка падает из рук?

– Может, отменим занятие? – неискренне предложила Ларина, но я, пробурчав «всё нормально» и не с первой попытки попав ногами в тапочки, всё-таки пошла в комнату, где меня ждал ученик. Стёпина мама была права: по-хорошему, следовало отменить занятие, потому что все полтора часа, оплаченных из её кармана, я думала не о том, как научить Стёпу plus-queparfait immédiat , а о своём позорном бегстве из музея. Дала мальчику тест, а сама, изображая, что проверяю его домашнее задание, гоняла в голове всё тот же эпизод.

Видела вновь и вновь, как моя (а на самом деле – Ксеничкина) родственница выронила сигарету из рук, слышала, как присвистнул продавец, пока фальшивая внучка, не сказав ни слова, бежала от них. Будто ограбила магазин, честное слово, – вынесла из него всю цыганщину разом!

Чего я, спрашивается, испугалась? Ведь взрослый человек! Ну подумаешь, назвалась внучкой основателя музея – некоторые о себе и не такое врут. Надо было познакомиться с этой самой родственницей, передать ей дневники, которые, кстати, принадлежат ей по праву. Может, она их давно ищет: не за селенитовыми же зайцами она пришла в музей! А она бы мне показала фотографии Ксенички, какой та была в детстве, и я увидела бы наконец портреты Гени и Лёли и узнала бы, чем закончилась история этой семьи, такой родной и такой чужой одновременно…

– У вас голова болит? – Стёпа с интересом глядел на меня, причём, по всей видимости, уже несколько минут. – Попросить у мамы таблетку?

Какой Стёпа хороший мальчик: чуткий, внимательный! Перекошенное лицо учительницы для него – открытая книга в отличие от французской грамматики. К языкам у Стёпы способностей нет, но его мама и слышать об этом не хочет: мальчик будет учиться в Париже, и точка. Всё давным-давно схвачено и проплачено, надо только прилично сдать языковой экзамен. Стёпа рад каждой возможности откосить от занятия: принести мне чай, попросить таблетку; он готов на всё, лишь бы не коротать время с questions indirectes .

– Вот, держите! Цитрамон.

Я запила горькую таблетку водой, поблагодарила Стёпу и собралась с силами, чтобы закончить урок. Профессионал я, в конце концов, или нет?

Следующее занятие сегодня, к счастью, отменили – Ариша уехала на соревнования в Нижний Тагил. Я шла домой пешком, вспоминая недавний разговор с мамой, она упрекала меня в том, что я избегаю простых путей, когда можно пройти напрямик, иду буераками в обход: «Ты из тех, кто прячет дерево в лесу, а потом сам его найти не может!» Не помню, по какому поводу случился тот разговор, но диагноз был справедлив. Я искала следы Лёвшиных-Матвеевых в Лозанне и Петербурге, собиралась ехать в Хабаровск, но упорно не видела того, что было у меня прямо под носом! Конечно же, кто-то из Матвеевых до сих пор живёт в Екатеринбурге, может, даже на соседней улице – или в бывшем доме Таракановых, уже без лозунга «Будьте внимательны на улице!». Будьте внимательны к тому, что происходит с вами прямо сейчас, а не в ваших мыслях и фантазиях…

Кто она, та родственница с сигаретой? Чья она дочь – Санчика, Ксенички? О трагической судьбе Андрея и Миши известно из дневников, у них не было детей. А может, она наследница по другой линии – мотовилихинской? Пермский период? Нужно было остаться, а не убегать с места преступления, которое и не было никаким преступлением до моего позорного бегства.

А ещё нужно объяснить самой себе этот странный поступок. Одно объяснение у меня есть, не знаю, верное ли. Я ещё в детские годы привыкла сверять движения души с Ксеничкиными, но при этом я никогда всерьёз не верила тому, что герои этой истории существовали на самом деле. Даже когда мне выдавали на руки пыльные архивные книги или аккуратно отпечатанные справки. Даже когда читала у Ильфа с Петровым про убийство стареющей куртизанки. Даже когда я увидела могилу К.К. на Михайловском кладбище! Дневники Ксении Лёвшиной были моим тайным убежищем, которым я не хотела делиться с близкими. Ни маме, ни Андрюше, ни тем более Таракановой я никогда не рассказывала о своих «расследованиях». Только Владе проговорилась, но это всё равно что открыть тайну тому самому дереву в лесу…