Алексей Комаров - Рассказы старого лешего

Прошу конюха заседлать Черепанчика. Черепанчик — небольшая киргизская лошадка, когда-то ходившая под борзятником. Черепанчик не покойного нрава, злой, но очень резвый. Он имеет привычку прижимать к забору или к дереву ногу всадника, так сказать, стереть с себя седока. Еду на нем пострелять зайцев. В мелких зарослях дикой вишни — зайцев как в мешке, так и скачут во все стороны. Убил двух русаков и перекинул их через седло. Лошадь привязал к деревцу на краю оврага, а сам стал подкрадываться к маленькому озерку в надежде подсмотреть утку. Оглянулся и ахнул. Мой конь бьет задом и кружит вокруг дерева, зайцы мотаются и бьют его по бокам. Бегу к нему что есть мочи. Гляжу, свалился мой конь в овраг и повис на поводьях. Подбегаю — лежит, глаза вытаращил и на зайцев косится. Отвязываю повод. Вскочил на ноги. Даю ему понюхать русаков и стараюсь пристыдить его: «Трус ты несчастный, зайца испугался, а еще охотничья лошадь! За лисами, за волками скакал, а зайца испугался!» Стоит слушает — и как будто на морде конфуз. Так на уток и не пришлось поохотиться.

Над нами темный купол неба. На нем начинают зажигаться звезды. Вот одна зажглась, вот другая, третья.

— Смотри, Зося, как падают звезды. Зажжется и упадет.

— А вон там, далеко-далеко, что-то светится — это, верно, звездочка упала и догорает?

— Нет, это не звездочка, это горит костер из соломы — там гудит молотилка, там идет молотьба. День и ночь молотьба. А вон в стороне огоньки — это усадьба. Как она далеко! Там ждут нас наши друзья. Чуть видны два освещенных окна — это окна столовой. Там сейчас все сидят за столом, смотрят на часы, переглядываются. Вера Васильевна, язвительно улыбаясь, говорит: «Как это невежливо! И неприлично! Уже давно ночь, а они где-то пропадают!» Ну и будет нам нагоняй! Знаешь, Зося, нам все же пора идти домой. Смотри, уже все небо в звездах.

И правда, весь громадный купол усеян звездами. Они мигают холодным голубоватым светом, а в степи с ними перекликаются наши теплые, земные огоньки. Это все костры хлеборобов. Там лошадьми молотят горох, там — цепами пшеницу, там вокруг костра сидят пастухи и варят кулеш. Степь полна жизни.

— Зося, ты не озябла?

— Нет, нет, с тобой мне так тепло, так хорошо, мне никуда отсюда не хочется идти…

Мы сидим высоко над степью на омете соломы. Омет огромный, как дом. А кругом бескрайняя степь. Купол неба накрыл эту ширь. Сколько воздуха! Дыши полной грудью!

Зося сидит рядом, прижавшись ко мне, и смотрит на меня большими серыми глазами.

Она вся — любовь, вся — преданность. Она мечтает. Она счастлива.

— Милый, ведь мы поедем в Париж? Ты будешь учиться у самых больших художников — у Ренуара, у Мане. Мы будем жить на Монмартре. Да, будем? У меня есть деньги — три тысячи. Нам хватит. О как я буду счастлива!

Зося мечтает. Перед нею улицы Парижа, мастерская на Монмартре, парижские газеты со статьями о знаменитом русском художнике. Она видит мою растущую славу и себя рядом со мной, всегда рядом, всегда близко.

Мечтай, Зося! Пусть мечты не сбываются, пусть приходит разочарование. Пусть. Но мечты дают иллюзию счастья, мечты украшают жизнь. Скучна и сурова жизнь без мечты. Жестоки и грубы ее насмешки. Мечтай, Зося! Строй воздушные замки, украшай жизнь! А быть может, ты права и твое любящее сердце угадало верный путь. Путь к счастью. Но…

— Знаешь, Зося, пойдем не домой, а вон туда, далеко-далеко. К тому огоньку, где гудит молотилка, где работают люди, где жизнь, суровая жизнь.

И мы идем, долго идем из царства мечты к этой суровой жизни. Все ярче горит огонь, все слышней шум молотьбы, голоса людей. Перед нами горит громадный костер из соломы, все освещая колеблющимся светом, мелькают лошади, люди, мелькнут и потонут во мраке, и вот уже мелькают другие лошади, другие люди. Давай, давай! Молотилка не ждет!

Подавальщик ловко, расстелив сноп, сует его в оскаленную пасть машины. Стучат зубы, грызут колосья. Давай, давай! Бегом подают люди, рысью подвозят снопы.

Вся трясется от жадности молотилка и глотает, глотает снопы без числа, без счета. Давай, давай!

Мякина и пыль облаками летят от машины. Все лица, волосы, бороды в пыли, в мякине, мелькают грабли, вилы… мелькнет в воздухе сноп или охапка соломы. Скорей, скорей!

В костер все время подбрасывают солому. Ярко горит костер, а над ним черное небо. Мы стоим смотрим. Работа такая дружная, горячая — невольно тянет принять в ней участие: таскать солому, подгребать граблями, совать снопы в ненасытную пасть молотилки.

Но мы это не умеем и только смотрим с интересом и сочувствием.

Над нами черная беспредельная вышина. И вдруг мы услыхали какие-то музыкальные звуки. С черного неба они неслись к нам. «Клинь, клинь, клинь!» Над нами летят большие розовые птицы. Розовые птицы с длинными шеями.

— Лебеди, лебеди! — шепчет Зося.

Лебеди влетели в освещенное костром пространство и, плавно махая крыльями, сделали широкий круг и растаяли в черном небе. И вдруг опять появились, пролетели мягко над самым костром и закричали: «Клинь, клинь!» — как бы прощаясь с нами.

И вот их уж нет. И даже не верится, что они были. Это было так сказочно прекрасно, так поэтично, что мы замерли в восторге. Кое-кто из работающих чувашей тоже внимательно посмотрел на лебедей. Они улетели, эти дивные птицы, эти розовые мечты, мелькнули на мрачном фоне жизни и исчезли. И нет их!

Но осталась в душе какая-то радость, какая-то надежда, и она будет светить, она не пропадет.

«Ну что хорошего, спать тут в четырех стенах, да еще с закрытыми от мух окнами. Там, в степи, нет ни одной мушки, легкий ветерок ласкается к вам, а взглянешь вверх, там не потолок, а весь усеянный звездами купол неба. Смотришь — и оторваться не можешь. Вот звездочка не удержалась на высоте и покатилась. За нее страшно — ударится о землю — ушибется. Но до земли она почему-то не долетает».

Незаметно подкрадется сон, и утром встаешь бодрый, отдохнувший.

Там, в степи, около омета, мы устроили себе из соломы уютные спаленки. И мягко, и пахнет так чудно свежей соломой. В ногах у нас спят собаки — Бойка и Тузик.

«Мы уступим вам свои спаленки, а сами переберемся на другую сторону омета. Послушайтесь нас, забирайте подушки и одеяла и пойдемте в степь к нашему омету». Так я и Анатолий уговаривали его сестер и гостящую у нас Зосю ночевать на свежем воздухе, в степи. В конце концов уговорили.

С истинно рыцарским самоотвержением мы перенесли их постельные принадлежности и отдали им наши уютные, любимые гнездышки из соломы. Нам очень хотелось, чтобы они от спанья в степи получили бы такое же удовольствие, какое получаем мы. Наконец устроились, улеглись. Лежим и смотрим в сияющий звездами купол неба. «Ну как? Ведь хорошо?» — «Очень хорошо…» — слышим мы довольно неуверенный ответ. И тут вся степь вдруг ярко осветилась, и над нашими головами, плавно прочертив огненную дугу до самого горизонта, проплыл метеор. Мы вскочили и успели обежать кругом наш омет, чтобы увидеть, как он погас у самой земли. Через несколько секунд мы услышали как будто отдаленный пушечный выстрел. Это великолепное зрелище не было запланировано в нашей программе, и мы были в восторге.