Сормуниршийн Дашдоров - Избранное

У старика он уселся у хоймора и с удовольствием стал попивать горячий чай, разбавленный белым маслом. Изредка протягивал руки к очагу, приговаривая: «Надо же! Чуть не отморозил… До сих пор идет пар!»

Айл Намжила зимовал неподалеку вместе с айлом старушки Должин. Первым проторил дорогу сюда один рыжий старик по имени Цозон. Место здесь было благодатное, укрытое от колючих ветров, и главное — недалеко от сомонного центра. Старика Цозона давно не было в живых, но дэлгэрхангайцы по-прежнему называли это место «стойбищем Цозона».

Жена Намжила чинно, как дорогого гостя принимала даргу. Она с большой осторожностью брала щипцами аргал и подкладывала в очаг. В юрте слышно было только, как прихлебывал чай Данжур. От нагревшихся в огне щипцов шел запах каленого металла.

Данжур, напившись чаю, взялся за свою сумку, но в этот момент дверь растворилась, и вошла старушка Должин. Едва слышно поприветствовав их, она сняла платок и примостилась у очага. Данжур кивнул годовой, поинтересовался: «Благополучно ли проходит зимовка?» — и уткнулся в свои бумаги. Хозяйка подала старушке чай, но она отказалась и почти шепотом стала рассказывать, как ходила собирать аргал. Затем посидела некоторое время молча и, кашлянув, произнесла:

— Данжур-гуай!..

— Что? — отозвался тот, поднимая голову.

— Я… Я… — начала Должин, но тут же замолчала.

Данжур испуганно посмотрел на нее и увидел, что она плачет. Ничего не понимая, он взглянул на жену Намжила, которая, всплеснув руками, запричитала:

— Ой! Беда! У нее такое горе…

Данжур вмиг сообразил, что случилось что-то неладное с ее сыном: «Под машину попал, а может, связался с какой-нибудь шпаной и в тюрьму угодил…» Растерявшись, он ничего не ответил, ожидая, что она сама скажет, и снова зашуршал своими бумагами.

— Потеряла я своего бедняжку… Мальчика своего… — сказала Должин и замолчала.

Данжур заерзал на табуретке и участливо спросил:

— Так ничего и не узнали? Вот ведь несчастье…

Должин закивала головой и, вытирая слезы, вымолвила:

— Вы бы в сомоне поговорили с людьми…

— Конечно же! Такое горе у человека… Обязательно скажу…

— Непременно скажите, дарга! И в школе тоже… Пусть приструнят своих хулиганов…

— Вот именно!.. Бедняжка! Что ж вы сами за ним не уследили?.. В таком возрасте и…

— Ваша правда, дарга… Правильно вы говорите. Только я ведь никак не ожидала, что больше с ним не увижусь, — перебила его Должин.

— А как все случилось-то? — не выдержал Данжур.

— Бродяжничал… Вот и пристал, видно, к какому-то оболтусу, а тот его и сманил…

— Бедняжка! Ну конечно, откуда ему знать, какие люди бывают… — сочувственно сказал Данжур. Затем уточнил: — А это верно?.. Может, просто болтают люди? — попытался успокоить он старушку.

Должин в ответ замотала головой и тяжело вздохнула. «Значит, все верно… Теперь разве поможешь?..» — успел подумать Данжур.

Тут заговорила жена Намжила:

— Да… Бедняжка! Такой был смышленый… За скотом как следил… Глаз у него был острый…

— Обидно мне! Без него теперь совсем…

Почувствовав, что старушка вот-вот разрыдается — раз уж начала все вспоминать, — Данжур не дал ей договорить.

— Ну, не стоит так отчаиваться…

— И голос у него был прекрасный! — ввернула хозяйка юрты.

— А людей он как любил! — добавила Должин.

Данжур, как бы продолжая их разговор, тоже заметил:

— Да! Такой отзывчивый и участливый паренек…

В ту же секунду старушки удивленно посмотрели друг на друга и умолкли. Растерялся и Данжур. Не зная, что еще сказать, он глотнул чаю и неожиданно резко спросил:

— А вы, надеюсь, ничего не путаете?

— Да как же! Своими глазами все видела… Вот его ошейник. Бедняжка мой!.. Правду говорят или нет, но я слышала, что в той жизни они перерождаются в людей. — С этими словами Должин вытащила из-за пазухи красный ошейник и показала Данжуру.

— О боже! Подальше от греха! — вырвалось у Данжура.

Он прислонился к стене, провел ладонью по лицу и наконец понял: старушки-то жалели не Дамдина, это Должин оплакивала своего пса Мальчика, убитого кем-то из жителей сомона. Теперь, когда все прояснилось, он еле сдерживал себя, чтобы громко не расхохотаться. В конце концов не выдержал, поставил пиалу на столик, еще раз пробормотал: «Подальше от греха!» — и разразился безудержным смехом. Едва придя в себя, он вытер слезы и назидательно проговорил:

— Вот так хватили! Стоило ли из-за этого слезы проливать…

Но старушки опять взялись нахваливать собаку, и из-за этого в юрте поднялся большой шум.

Когда все успокоились, первой, обращаясь к Данжуру, заговорила Должин:

— Ну да что теперь… Теперь его не вернешь. Я сейчас хочу совсем о другом спросить. Вот наш Намжил уговаривает меня вступить в объединение… Слушать мне его болтовню или нет?.. Объясните-ка мне толком, — попросила она и, сама себе налив чаю, поднесла пиалу к губам.

Данжур откашлялся, словно перед выходом на трибуну.

— А что тут плохого?! Другие-то араты зачем вступают? Они понимают, где им будет лучше… — Он не смог скрыть своего раздражения и, подумав: «Да что я тут слова подбираю!», решительно посоветовал: — Хорошо будет, если вступите!

Вспомнив об этой истории, Данжур посмотрел на Дамдина и подумал: «Как же это я… Чуть заживо не похоронил человека…»

И все же на сердце у него еще не улеглось, и он пригрозил Дамдину:

— Я еще поговорю с твоим начальством! Если узнаю, что работаешь хорошо, то оставлю… А если плохо — попрошу гнать тебя обратно…

Впрочем, оценивающе поглядывая на парня, он находил, что тот изменился в лучшую сторону, и с гордостью думал: «Под линялой шерстью скрывается аргамак, а под дохой — мужчина… Вот ведь как бывает… Прямо-таки не узнать молодца…»

Дамдин выставил на стол гостинцы матери. Удивительный аромат степи сразу же заполнил комнату, словно они сидели где-то у Ханцуй-Бут. Пахло цветами караганы, перекати-поля, диким луком. Дамдину даже казалось, что где-то рядом, под сандаловым деревом, стрекочет саранча.

Пробуя от всего по горсточке, он приговаривал:

— Мама сама приготовила… Угощайся. — И подносил Бэхтуру кусочки сыра, творога…

Бэхтур, с удовольствием причмокивая, ел все подряд.

— У него мать готовит отменно… Ты, горожанин, не брезгуй… Все из козьего молока… Должно быть очень вкусно… Положи маленький кусочек масла в чай, — подсказывал Бэхтуру и Данжур, попутно рассказывая обоим о решениях съезда и о новом пятилетнем плане. А затем, многозначительно помолчав, сообщил, что живет в гостинице «Алтай».

Было видно, что он этим очень гордится. Да это и понятно. В худоне, известно, в то время гостиниц не было. Если кто из сомона направлялся в аймак, то уже заранее знал, в каком знакомом айле остановится. Если же, к примеру, из аймака в сомон ехал какой-нибудь партийный работник, то он, как будто иначе и быть не должно, квартировал у секретаря партийной ячейки; если из аймачного исполкома — непременно у дарги сомона; а если органов народного образования — у директора школы. Так уж было заведено. Но однажды в их сомон приехал крупный дарга из столицы. О том, как его встречали, Данжур помнил хорошо.