Сормуниршийн Дашдоров - Избранное

Стояла весна тысяча девятьсот сорок седьмого года. День выдался ветреный. Из-за пыли ничего не было видно вокруг. Партийный деятель специально приехал к ним в худон, чтобы посмотреть, как араты претворяют в жизнь решения XI съезда МНРП.

Тут-то и возникла проблема — где его разместить. Руководители сомона стали спорить. Хотели было в юрте уртонной станции, но она показалась им слишком неуютной и невзрачной. Думали в школе, но там полы были не покрашены, да и дым из печки валил прямо в комнату. В конце концов вспомнили об одном мастере из сомонной артели, который к тому времени успел поднять каркас своей новой юрты. Вот и дали ему партийное поручение — срочно покрыть ее войлоком. Затем перенесли туда железную кровать из школы. Но вдруг оказалось, что нечем застелить пол. Здесь-то и выручил всех Данжур. Он вспомнил о Цокзоле, у которого видел несколько свернутых ковров.

К счастью, в тот день Цокзол оказался в сомонном центре — сдавал кооперативу шерсть. Все уладилось — Цокзол охотно откликнулся на просьбу. Более того, он сказал: «Не только временно, но и насовсем могу отдать» — и поспешил к себе за коврами. Правда, от них несло не то мхом, не то плесенью, так как Цокзол давно ими не пользовался. Но сомонное начальство не обратило на это внимания — уж больно радовались все, что пол выглядит прилично.

Так в спешке была сооружена «гостиница» для высокого дарги. Поэтому-то для Данжура, приехавшего из такой глухомани в столицу, его комфортабельная гостиница значила очень много. Ему хотелось похвастаться перед ребятами своим номером, и сейчас он громко, чтобы слышал и Бэхтур, уже в который раз рассказывал о гостинице «Алтай».

Обида и зло у Данжура давно прошли, и его уже невозможно было остановить. Вдруг в коридоре раздались шаги (Данжур про себя заметил, что идет человек в сапогах), и вскоре дверь открылась настежь.

— Ура! Принимайте ученика вечерней школы!.. — раздался крик, и вошел Чогдов. Прямо на пороге он вытащил из кармана своего полушубка бутылку наливки и высоко поднял над головой, словно это был дорогой коньяк. Но, увидев постороннего человека, сразу почувствовал себя неловко и сник. Он молча поставил бутылку на стол и начал раздеваться.

Бэхтур с Дамдином, пошептавшись, стали смеяться.

— А чего смеяться над человеком? Одним махом решил такое крупное дело, а они… — буркнул Чогдов. — Так и знал! Последние несколько дней что-то уж больно сухо во рту было… Значит, к гостю все это! — Он улыбнулся и, подсев к Данжуру, поздоровался.

— Ну и веселые же вы ребята… — покачал головой тот и, отложив свою шапку в сторону, уселся поудобнее. Чогдов быстро сообразил, что надо делать.

— Вы с родины нашего Дамдина приехали? Хот я это и так видно: чем-то вы напоминаете друг друга, да и вообще как родственники… Не побрезгуйте, пожалуйста, наливкой. Попробуйте… — сказал он и протянул Данжуру бутылку. Тот будто этого и ожидал, взял ее в левую руку и ловкими ударами по дну выбил пробку. Затем, скрестив ноги, сел на пол (на табуретке, видимо, ему сидеть было неудобно), а бутылку поставил перед собой.

Дамдин с Бэхтуром успели шепотом рассказать Чогдову, как они встретили Данжура. А того уже было не узнать.

— Вот ведь вы какие чертенята… Чуть у меня сердце не разорвалось, — приговаривал он, разливая наливку. Троим друзьям досталось самую малость — так Данжур умело разливал. Вскоре он сам выдул почти всю бутылку и, порядком захмелев, снова принялся вспоминать о съезде, поучать их и наставлять, чтобы они были дружны между собой и во всем помогали друг другу.

Дамдину очень хотелось показать Данжуру, какие у него друзья, и он уговорил Бэхтура сыграть на гармони, а Чогдова спеть. Обычно принято удивлять человека своим быстроногим скакуном, а тут Дамдин решил похвастаться друзьями. Особый восторг вызвало у Данжура горловое пение Чогдова.

Помолчав немного, он спросил у Дамдина:

— А ты чему научился от своих друзей? Они-то у тебя прямо-таки искусные мастера…

Дамдин вместо ответа взял гармошку Бэхтура и с грехом пополам вывел мелодию той единственной песни, которую он знал.

Бэхтур с Чогдовом, нахваливая друга, вспомнили и Жамбала, который говорил, что у Дамдина острый глаз. Они подробно рассказали Данжуру и о том, как строили школу в Цаган-Толгое.

Данжур, поджав губы, внимательно слушал их и думал: «Работа, конечно, работой, но все зависит от желания человека… Здесь-то он весь и проявляется…»

Собираясь уходить, он увидел у печки необъеденную кость, не поленился поднять ее.

— Смотрите! Только в молодые годы такое себе позволяют… Мы выращиваем скот, стараемся доказать преимущества коллективного труда, а вы кусками выбрасываете мясо. Разве так можно?! — упрекнул он.

Выходя из общежития, он заметил:

— Было время, когда мы как дети радовались свечке, а еще раньше ведь пользовались только жиром… А сейчас я за несколько дней уже привык к электричеству… Столько здесь света! Как же я теперь там, у себя в худоне, жить буду?.. Просто не знаю…

Дамдин с Чогдовом проводили Данжура до его гостиницы. На другой день сразу же после работы Дамдин отправился на базар и купил матери гостинцев, включая и войлочные гутулы.

Прощаясь с Дамдином, Данжур дал ему много советов и наставлений. Через несколько дней он в сомонном центре Дэлгэрхангая рассказывал аратам об этой встрече. При этом наливка у него превратилась в коньяк, а игру на гармошке он так представил, будто во время игры Дамдина от волнения все прослезились.

Произошел и курьезный случай… Двое парней, услышав его рассказ, попытались бежать в столицу, но были пойманы родителями. «А чем мы хуже Дамдина? Если уж он так процветает, то и мы…» — объясняли они свое решение.

Долго еще об этом шли разговоры в Дэлгэрхангае.

Дни высокопроизводительного труда… Дамдин не мог их забыть. Такого энтузиазма и вдохновенного труда ему не приходилось еще наблюдать. Все работали сплоченно, словно косари, единым взмахом валящие траву. Все получалось легко, и Дамдину казалось, что так можно одолеть любую работу. Так думал, видимо, не один Дамдин — радостное возбуждение царило на всей стройке. А все благодаря четкой организации труда, конкретным планам и обязательствам, принятым строителями в предсъездовские дни.

Сразу же после окончания съезда по всей стране прошли собрания, митинги, на которых коллективы, отдельные рабочие и араты стали принимать обязательства по претворению в жизнь решений съезда. Новый пятилетний план намечал грандиозные перспективы социалистического строительства.

Строительству в народнохозяйственном плане отводилось важное и достойное место. В печати и по радио впервые стали писать и говорить «Великая стройка». Дамдин был безмерно рад и счастлив, что находится в первых рядах этого движения.