Сормуниршийн Дашдоров - Избранное

Одни, похлопывая Дамдина по плечу, допытывались:

— А ты говорил кому-нибудь, что Бэхтур тебя избил?

— Если говорил, то наверняка по этому случаю и вызывают, — подшучивали другие. — А будут спрашивать о нашей работе, так ты им скажи, что у нас все в порядке…

После обеда Дамдин уехал.

«На елку, конечно же, посмотреть надо. Должно быть, там очень весело», — думал Дамдин. Настоящей «елки» ему до сих пор видеть не приходилось. Это и понятно — откуда она может быть в Гоби? Правда, когда он еще учился в школе, учитель, приехавший из города, пытался что-то такое изобразить из ствола саксаула и веток караганы. Тогда-то Дамдин и увидел впервые «елк», как окрестили ее гобийцы. Украшали ее кусками ваты, обертками от конфет. Состоялся даже детский концерт. Дэлгэрхангайцы были немало удивлены этим — им раньше и в голову не приходило, что дети могут петь и танцевать на сцене так же, как взрослые. Сам учитель, напялив на себя новый тулуп кочегара Дорига, играл бородатого Деда Мороза, а несколько школьников в масках изюбря, медведя, волка, лисы и зайца танцевали вместе с ним вокруг «елки».

Об этой первой «елке» дэлгэрхангайцы шумели долго:

«Всякие звери танцевали, лесные, степные…»

«Так это же цам [68] Цам — религиозная мистерия, ритуальные танцы в масках, изображающих различных животных. … Помните, как в старину…»

«„Елк“ получился веселый», — рассказывали счастливцы тем, кому не довелось этого видеть.

Уже потом, кажется, старик Намжил, побывавший в столице с караваном, говорил:

«В городе какой-то «ойк» появился… Смешная штука…»

«А это что еще такое?» — допытывались земляки.

«В общем, как я понял, дело происходит так: за два дня до Нового года все, и мужчины и женщины, начинают пировать… Объедаются так, что животы пухнут… Ну а потом, ясное дело, ойкают… Вот это они, похоже, и называют «ойк», — не моргнув глазом отвечал старик. — Хотя кто его знает, может, я чего-нибудь и не так понял…»

Одна девушка, слушая его, громко хохотала: «Как интересно!.. Ойк…»

Дамдин, вспоминая обо всем этом, улыбался про себя и думал: «Ничего! Теперь уж мы посмотрим на настоящую «елку», на новогодний надом. Может, настоящие звери тоже будут выступать. Если успею, то и цирк посмотрю, как советовал Чогдов… А с Гэрэл, конечно, надо в первую очередь встретиться».

Дамдин уже твердо знал, что полюбил ее сильно и навсегда. При этом он не допускал и мысли, что она может отказать ему. «А как же! Обязательно встречусь с ней!» — подумал он, будто кто возражал против этого, и посмотрел на шофера.

Старик тоже повернулся к нему, как бы спрашивая: «Случилось что-нибудь?»

Тут у Дамдина невольно вырвалось:

— По-моему, вы очень устали… Может, я сяду за руль?

— Да-а, не выспался… Глаза слипаются, — протянул тот и, как бы соглашаясь с ним, остановил машину.

Дамдин в один миг выпрыгнул из кабины и, обежав машину спереди, сел за руль. Глаза у него заблестели, словно у мальчишки, которому впервые доверили участвовать в скачках. Спокойно, без суеты он тронулся с места, одну за другой переключил скорости. Старик улыбнулся и откинулся на сиденье.

Дамдин уже хорошо знал всех шоферов, приезжавших к ним в лес. Первый раз ему разрешил вести свой лесовоз один водитель, которому Дамдин помогал заменить колесо. Тогда он самостоятельно проехал не больше километра, но ощущение у него было такое, будто всю жизнь сидел за рулем. Сначала, когда машина только-только тронулась, он очень испугался и готов был выпрыгнуть из кабины, кажется, даже что-то крикнул, но потом быстро освоился.

С того дня, если у него выкраивалась свободная минута, он крутился у лесовозов, помогал шоферам во всем, а те в благодарность разрешали ему самому немного поводить. Иногда он даже некоторым неуступчивым предлагал за это деньги на папиросы и архи.

«Эх, была бы сейчас рядом со мной Гэрэл… — думал Дамдин. Старик уже спал крепким сном. — Вот теперь никто мне не мешает. Можно и побыстрее попробовать ехать, а то при людях у меня что-то руки начинают дрожать… Под лежачий камень вода не течет. А я разве лежачий камень? Нет! Я строю, валю лес, учусь водить трактора и машины. Разве этого мало? К тому же еду на новогодний надом, который, как говорит Бэхтур, бывает лишь один раз в году. Чего еще надо…»

Обогнув утес, Дамдин выехал на открытое шоссе и увидел небольшой караван, двигавшийся навстречу. Растерявшись, он толкнул локтем крепко спавшего шофера и испуганно пролепетал:

— Что делать? Караван на нас идет.

Старик поерзал и, приоткрыв один глаз, недовольно буркнул:

— А ты что же думал? Для чего, по-твоему, дорога? Разве она бывает хоть когда-нибудь пустой?.. Давай, гони…

Караван надвигался; Дамдин не своим голосом закричал:

— Что же делать?! Сейчас наеду! — и сначала резко рванул вперед, прямо на верблюдов (от испуга он включил не ту передачу), но тут же нашелся и нажал на тормоза.

Во главе каравана ехал человек в белой дохе, из-под которой выглядывал дэли светло-коричневого цвета. Он пытался съехать на обочину, но верблюды, груженные лишь небольшими вьюками, успели сгрудиться, испугавшись гула мотора, и остановились как вкопанные.

— Двигай! Двигай! Чего стал?! — скомандовал старик Дамдину, сладко зевая.

Дамдин, приходя в себя, посмотрел на караван и вытаращил глаза. Головной верблюд вороной масти показался ему очень знакомым, да и тот, словно узнав Дамдина, смотрел на него, высоко подняв голову. Внимательно приглядевшись к его хозяину, Дамдин вскрикнул:

— Ой! Не мерещится ли мне?! — и, открыв дверцу, высунулся из кабины. — Здравствуйте…

Хозяин вороного верблюда не обратил на Дамдина внимания. Стараясь не испугать животное, он осторожно направлял его на обочину, приговаривая: «Хог! Хог!» Только поравнявшись с Дамдином, он взглянул на него и внезапно остановился.

Дамдин снова радостным голосом приветствовал его:

— Здравствуйте, гуай… — И широко улыбнулся.

— Здравствуй… — протянул тот и рукавом дохи провел по лицу. Затем он ловко сполз вниз по шее своего верблюда.

Дамдин спрыгнул на обочину. Цокзол-гуай, обняв его, поцеловал в обе щеки и прерывающимся голосом произнес:

— Вот так встреча… — И, помахав рукой своим спутникам, крикнул: — Идите сюда! Посмотрите, кто здесь!

Весь караван остановился как по команде.

Дамдин взглянул на вороного верблюда: «Тебя-то я помню, с тобой шутки плохи! Хозяин, наверно, тебя по-прежнему балует». Верблюд смотрел на него, вытянув шею, из его заячьих ноздрей валил густой пар. Помимо основного повода вдоль шеи у него тянулась железная цепь.

«Значит, обычный повод для тебя по-прежнему ничто. Все продолжаешь хулиганить…» — подумал Дамдин, вспомнив: вороной верблюд Цокзола умел губами развязывать узлы не хуже человека, а если повод был из волосяной веревки, то он просто откусывал его, словно ножом срезал. Уздечки, недоуздки он сжевывал, поэтому хозяева, распрягая верблюда, тщательно их от него прятали.