Сормуниршийн Дашдоров - Избранное

Вскоре они въехали в сомонный центр и направились к красному уголку, где толпилось множество празднично одетых людей. Невдалеке, у коновязи, стояли оседланные лошади.

«Вот они, соперники, понаехали… Как бы не вздумали на смех меня поднять», — с беспокойством подумал Базаржав. Перед ними он ни в чем не был виноват, но почему-то ему стало неловко. Рядом с ним разрядившаяся в пух и прах Улдзийма выглядела неописуемой красавицей, но тем не менее он решил не обращать ни на кого внимания и с высоко поднятой головой проехал мимо сотни любопытствующих глаз. Вспомнил при этом слова дарги Данжура, который накануне говорил ему: «Сынок! Ты на правильном пути, и все образуется. Судьба каждого человека в его собственных руках!»

Дарга Данжур руководил объединением не сходя с коня. Работе не видно было конца, а рабочих рук явно не хватало. Стоило завершить самое важное, как казалось ему, дело, тут же появлялось новое, без которого объединению никак нельзя было обойтись, а за ним маячило уже и другое…

Близилась зима, первая после создания объединения, и к ней надо было тщательно подготовиться.

Дарга Данжур предварительно выбрал места для зимних стойбищ, затем создал специальную бригаду из десяти человек для подготовки к зимовке скота и закрепил за ними столько же вьючных верблюдов. Руководить бригадой взялся сам.

За короткое время они подготовили более десяти стойбищ — в основном расширяли загоны и поднимали ограды повыше.

Сравнивая их со старыми, Данжур был доволен. Раньше баги сами себе строили загоны и обновляли их перед каждой зимой, но что это были за загоны? Небольшой круг, огороженный камнями, который трудно было заметить, не подъехав к нему вплотную. Некоторые нерадивые айлы даже не окружали свои участки камнями.

— Все-то делали для отвода глаз… — бурчал Данжур, глядя на ограждения. Теперь они сделали их высотой в человеческий рост. — Пусть единоличники посмотрят и увидят, что такое коллективный труд, — с гордостью говорил он.

На каждом загоне прикрепили табличку с надписью: «Чабан такой-то…» или «Табунщик такой-то… Объединение «Дэлгэрхангай-Ула».

Без этого никак нельзя было обойтись: единоличники могли опередить объединенцев, и тогда пришлось бы сооружать новые загоны. Попробуй потом доказать, что к чему! Так что дарга все делал предусмотрительно.

Покончив с последним загоном, они уже направлялись домой, когда заметили всадника, мчавшегося в их сторону. Это был Базаржав. Все решили, что он пьян.

Данжура зло взяло, и он, даже не поздоровавшись, набросился на него:

— Ты откуда взялся? Посмотри на своего коня!.. Если с осени будешь его так гонять, и до зимы не дотянешь!

— Да нет, Данжур-гуай! Подождите, дарга!.. Сейчас… — толком ничего не мог объяснить Базаржав.

— А ты вообще-то трезв? — вытаращив глаза, уставился в его раскрасневшееся лицо Данжур.

— Конечно, трезв! Просто я торопился, чтобы вам сообщить…

— Разве можно ради этого калечить коня? Он ведь объединению принадлежит, а не тебе!

— Да я знаю! Вы сначала меня выслушайте!

Данжур сделал равнодушное лицо, будто и не к нему обращались, и стал ждать. Остальные окружили их и с любопытством разглядывали Базаржава. Тот, наконец-то придя в себя, выпалил:

— Таблички на ваших загонах сломали…

— Что?! — переспросил Данжур, надвигаясь на Базаржава.

— Таблички, говорю, выдрали…

— Кто это сделал?!

— Не знаю! Я только что видел своими глазами… У стойбища Ихэр даже сожгли, а у Хух-ово изломали… Вот я и хотел сообщить… Если сейчас все на восстановить…

— А ты сам что там делал? — оборвал его Данжур.

— Искал лошадей — несколько кобылиц ушли из табуна. Вижу — на стойбище Ихэр что-то горит… Я сначала глазам своим не поверил. Потом решил побывать на остальных. Оказалось, что они и там похозяйничали…

Дарга Данжур растерянно посмотрел на него; потом дал команду расходиться по домам, а сам с Базаржавом отправился на стойбища.

Подъехав к первому, Данжур убедился, что Базаржав говорил правду. Табличка была выдернута вместе со столбиком, к которому она была прибита. Внизу корявыми буквами было написано: «Пусть развеется пепел коммуны!»

Данжур огляделся по сторонам, словно враги были где-то здесь, рядом, схватил табличку и пошел вдоль загона. Затем остановился и заговорил:

— Развеется, говоришь?.. Не выйдет! Ничего не развеется… Пепел, говоришь?.. Нет, шалишь! Не пепел, а пламя! А где тот ветер, которым вы собираетесь нас развеять? Где?! Пусть он только дунет! Наше пламя от него так разгорится, что не потушить вам его! Так ведь? — Он посмотрел на Базаржава. — Скоро мы вам покажем, какая сила в нас таится.

Базаржав, глядя на решительное лицо Данжура, точно думал: «Попались бы вы мне в руки!..»

Они вдвоем стерли надпись и, крупно написав химическим карандашом: «Это стойбище чабана объединения «Дэлгэрхангай-Ула» товарища…», снова закрепили табличку.

Базаржав отсюда уехал домой, а Данжур осмотрел остальные стойбища. Потом заглянул в несколько айлов.

Дарга Данжур, интересуясь жизнью и делами скотоводов, каждый раз снимал с пояса свою коричневую сумку, вытаскивал оттуда толстенную записную книжку, сшитую из нескольких ученических тетрадей, и что-то скрупулезно и долго в нее записывал. С книжкой этой он никогда не расставался. В ней у него были записаны названия айлов, количество людей, скота, закрепленного за ними, но и не только это — Данжур заносил туда и свои мысли о том, как улучшить жизнь аратов и работу объединения. Книжка пухла день ото дня.

Сначала он заехал к Довчину — у него в айле были яловые овцы и козы. Едва отбившись от бросившейся на него злой собаки, он буквально ввалился в юрту, и здесь его глазам предстало такое зрелище: жена Довчина спала, лежа прямо на земле между столиком и печкой. Данжур громко кашлянул, и она, проснувшись, приоткрыла один глаз, потом приподнялась, сладко зевнула и взяла трубку с кисетом.

— Да это никак дарга Данжур? Проходи, начальник, садись! А я вот напоила овец, прилегла и, надо же, вздремнула… — Женщина подала Данжуру пиалу. Дотянувшись до чайника, встряхнула его, чайник оказался пуст, так что утолить жажду Данжуру не удалось.

Он спросил о Довчине и попытался завести с ней беседу о том, как идут дела. Однако она не поддержала его, а начала сварливым голосом жаловаться на свою жизнь:

— В такую-то благодатную осень — и остаться без молока… Небеленый чай — это разве чай? Когда мы такой пили? Несколько дойных коз у нас, правда, еще есть, но какой от них толк… Даже на чай молока не дают… Попросили мы верблюдицу у бригадира, а он не дал. Не дал, и все… Деваться некуда — пришлось обращаться к Носатому Жамбе; так он для нас пять дойных верблюдиц не пожалел. Крепко выручил… Может, со временем договоримся и скот его пасти, тогда от общественного придется отказаться…