Сормуниршийн Дашдоров - Избранное

Во время вечерней дойки она успела сообщить Базаржаву о случившемся. Тот не скрывал удивления и поначалу даже не хотел верить, но когда посмотрел в сторону их айла, то убедился, что Улдзийма говорит правду, — Цэвэлжид выносила вещи и складывала их у юрты. Базаржав растерянно повернулся к Улдзийме:

— Тогда и мы, наверно, тоже откочуем. Мы ведь должны быть вместе… В объединении сказали, что этот табун поручается нашим двум айлам…

— Нет! Ваш айл останется… Отец просто решил выйти из объединения.

— Если вы выйдете, то и мы тоже… Я выйду!

— А тебе-то зачем это нужно?

— А что? Выйду, и все!

— Не надо! Тебе придется пока все заботы о табуне и кумысе взять на себя. Но ты… ты, наверное, будешь скучать здесь один, — робко проговорила Улдзийма.

Базаржав молча кивнул головой. Возможно, он и не сразу сообразил, что она имела в виду себя, но очень растрогался и, всем сердцем почувствовав предстоящую разлуку, не выдержал — прослезился и, пытаясь скрыть свои слезы, часто-часто замигал.

Улдзийма уголком глаза наблюдала за ним.

— Почему ты молчишь? — с жалостью в голосе спросила она. Потом, притворившись обиженной, добавила: — Скучать по мне, видно, не собираешься…

— Ну да! Еще как буду скучать, — торопливо ответил Базаржав.

Улдзийма в ответ весело рассмеялась:

— А ты меня забудь! Да и я тоже… — Она запнулась и, указывая в сторону своей юрты, добавила: — Разве не видишь? Отец уже разбирает коновязь…

Цокзол действительно возился у коновязи, и теперь никаких надежд у Базаржава не осталось. «Надо бы как-то задержать их. Придумать что-то», — подумал он. Затем, словно найдя какое-то решение, резко повернулся к Улдзийме:

— Я сейчас же поеду к дарге Данжуру и скажу, чтобы он вмешался!

Улдзийме его решение показалось единственно правильным, и она поддержала его:

— Действительно, поезжай, и побыстрее! Я и сама так думаю. — Ее цвета черемухи глаза сверкнули надеждой.

После дойки Базаржав помог Улдзийме донести бочонки с кумысом до юрты и, даже не заехав к себе, поскакал к Данжуру.

Дарга, услышав новость, опешил от удивления. Потом, как бы очнувшись, засыпал Базаржава вопросами. При этом он набросился на безвинного Базаржава:

— Ну что ты за человек! Каждый раз являешься ко мне с плохими вестями! Что за нюх у тебя такой!

Это, конечно, он выпалил сгоряча, но понять его тоже можно было — он верил в Цокзола как в самого себя, потому и впал в такое отчаяние.

На другой день, чуть забрезжил рассвет, дарга Данжур прискакал к Цокзолу, чтобы самому убедиться в случившемся и поговорить с ним, но опоздал — тот успел уже откочевать. Перед ним торчала лишь одинокая юрта Базаржава. Тут-то он окончательно поверил Базаржаву, и что-то словно оборвалось у него внутри.

Придя в себя, Данжур зашел в юрту Базаржава. Старушка Бурхэт понуро сидела у очага, а Базаржав лежал на кровати, уставившись в тоно.

Данжур, чувствуя перед ними непонятную неловкость, сначала не решался заговорить, но беседа все же началась, и он взялся нахваливать и уговаривать Базаржава.

— Ты, сынок, хорошо работаешь! Да и правильно поступил, что вступил в объединение. Тот, кто идет за большинством, никогда в проигрыше не останется. Об этом я тебе говорю как старший, да и как вполне официальное лицо… Хорошо паси и береги табун! И кумыс тоже тебе придется возить в сомон, — умасливал он его. А потом, словно опомнившись, спросил: — Так куда же перекочевал Цокзол?

Базаржав тяжело вздохнул:

— На восток, в сторону Замын-Гашун отправились…

Данжур ускакал за Цокзолом.

Цокзол к этому времени успел спуститься с холма Сул. Улдзийма ехала вся в слезах и не могла скрыть своей обиды на отца, на его упрямство. Да и расставаться с Базаржавом ей было нелегко.

Она вспоминала тот вечер, когда вместе с ним ездила на спектакль в сомонный центр. Теперь ей было стыдно за себя. Пусть и неохотно, не по своей воле, но все же разрешила она тогда Базаржаву поцеловать себя.

Вспомнила она и то, как ехали они рядом, стремя в стремя, и от его близкого теплого дыхания кружилась у нее голова.

Вспомнила, как Базаржав стащил ее с седла, и она осознала, что происходит, лишь когда оказалась уже на земле. Тогда-то они и запозднились… И все же их будущее так и не определилось. Все осталось в тумане.

Цокзол молча ехал рядом с повозкой, поглядывая по сторонам, и вдруг заметил стадо коров, плотным кольцом окруживших три стога сена, принадлежавшего объединению. «Ай, что делается! Такое сено!» — не выдержал он и поскакал туда. На всем скаку налетел на стадо, разогнал его и вернулся к повозке. В это время и подъехал Данжур. Он первым поздоровался с Цокзолом. Тот нерешительно ответил на его приветствие и насупился. Лицо его выражало раскаяние.

Данжур сначала взял начальственный тон, но потом смягчился и стал журить его по-доброму, убеждая, что ни в коем случае нельзя выходить из объединения.

Цокзол не вымолвил ни единого слова. Хотя, увидев Данжура, он как-то сразу оттаял и даже успел подумать: «Что же это со мной происходит? С чего я решил перекочевать?»

Данжур не мог остановиться:

— Вот ты пожалел наше сено… О чем, по-твоему, это говорит? Да о том, что ты уже всей душой врос в объединение… Скажу больше: ты ведь один из тех, кому по-настоящему дорого все, что касается нашего коллектива. Разве я не прав?

— Если так, забирай стадо и гони в объединение… Может, я мешаю тебе это сделать? — буркнул Цокзол.

Данжур молча ехал рядом.

Цокзол решил обосноваться на западном склоне Будун-Гувэ. Здесь и начали собирать юрту. Тем временем Цэвэлжид успела приготовить чай.

За чаем Цокзол наконец разговорился:

— Так, пожалуй, скот этих единоличников все наше сено съест… Что-то надо делать. Может, перевести его отсюда? Нельзя же здесь оставлять…

Данжур с нескрываемой радостью поддержал его: да, сено надо обязательно перевести на зимовье. Заодно, как бы между прочим, осторожно поинтересовался, что заставило Цокзола принять столь неожиданное решение.

Тот долго дымил трубкой и молчал. Потом рассказал Данжуру обо всем, что произошло, и закончил такими словами:

— Некрасиво получилось. Во всех отношениях… Ну как потом смотреть людям в глаза? Останусь я, наверно, в объединении…

Улдзийма подпрыгнула от радости. Обрадовался, как ребенок, и Данжур:

— Иначе и быть не могло! Как же можно бросать свое объединение? Это был бы просто позор! А здесь-то места для табуна благодатные, — и улыбнулся.

Цокзол, глядя на повеселевшее лицо Данжура, и сам подобрел. Пряча трубку за голенище, он резко, словно испугавшись чего, повернулся к дочери:

— Доченька, выйди и посмотри на верблюдов. Как бы они далеко не ушли. — И, повернувшись к Данжуру, добавил: — После обеда надо бы Базаржава сюда перевезти… Вообще-то парень он хороший… Любую лошадь в один миг укротит. Отличный парень!