Сормуниршийн Дашдоров - Избранное

Теперь-то я не только о своем коне забочусь — на моем попечении целый табун, а ведь за ним глаз да глаз нужен: и чтоб лошади копыта себе о щебень не повредили, и жеребята чтобы во время водопоя вдоволь напились… Короче говоря, я и на самом деле почувствовал вкус к работе и, как верно написал тот корреспондент, шагаю теперь в ногу с жизнью. А все почему? Потому что уже три с лишним месяца хожу за табуном. Срок немалый.

Принес в дом несколько килограммов муки, матери купил шевровые сапожки. До чего же она обрадовалась! А ведь раньше я, пожалуй, ничем ее не радовал.

Теперь, где бы я ни был, всегда спешу возвратиться домой, а в прежние времена, бывало, спокойно мог и заночевать у кого-нибудь. Сам себе до сих пор удивляюсь: как я мог быть таким равнодушным?

Когда-нибудь и в моей юрте разгорится очаг. Будет айл не хуже, чем у других, потому что я серьезно стал думать о своем завтрашнем дне.

Честный труд побеждает все.

Экая неразбериха в голове! Тьфу! Самому противно! Рванулся было из объединения, потом снова на попятную, а душа все равно не на месте…

Овцы мои не дают мне покоя — как бы их всех на хушуры не перерезали. Данжуру-то я об этом сказал, но как он поступит — не знаю. Он вообще-то человек рассудительный, однако ответа так и не дал. Вот если бы послушал он меня и согласился — наверняка бы от сердца отлегло.

…Оказывается, не я один убиваюсь по своему скоту. Стоит только прислушаться, о чем говорят некоторые члены объединения: «Нашего Солового вконец изъездили: вся спина в потертостях да в крови… У моего верблюда круп облез… Присмотра-то за ними никакого!.. Бедняжки мои! Да разве дома могли бы их довести до такого состояния?..»

Жалеть-то жалеют, но вслух почти никто не возмущается. А я не вытерпел, сорвался. Ничего не могу поделать со своим характером — выдержки у меня, оказывается, никакой. Со скотом-то все ясно: выйдешь из объединения (а это ведь дело добровольное), и он к тебе вернется. Однако поразмыслить хорошенько над тем, что сказал Данжур, все-таки надо. Конечно, трудно ему возразить, когда он говорит: «Выйдешь из объединения — такой пример подашь единоличникам, что хуже и не придумать!»

Останусь, пожалуй… Да и то верно — позору потом не оберешься, сам свое доброе имя запятнаешь навсегда. Опять же объединению каково будет?

Правда, с Жамьяном у меня отношения вконец разладились, но моей вины тут нет. Он теперь из себя такого начальника корчит, что и не подойдешь. До чего же стал чваниться… А каким высокомерным тоном разговаривает — только трибуны ему не хватает.

Стоило мне без обиняков выложить все, что думаю, как я сразу же оказался виноват И все из-за овец! Но ведь овцы-то мои не простые! Порода у них какая! А эти ни черта не понимают, а может, и не хотят понять… Такие овцы — чистая прибыль государству! Ну ладно, Жамьяну на все наплевать. Но ведь Данжур-то другого склада человек. По крайней мере, раньше он к советам прислушивался, особенно если речь шла о скоте. Это теперь только я что-то его не пойму…

Если бы собрал он из моих овец отдельную отару — прекрасно бы было: я бы вздохнул спокойно. Может, и сам даже попросился бы в чабаны. Для скота ведь что важно? Чтобы он был всегда упитанным и поголовье его постоянно росло. А чтобы добиться этого, надо к делу с умом подходить…

Возьму вот и действительно потребую, пусть меня в чабаны переведут. Все говорят, что зимой скот обязательно хиреет. А я докажу, что это не так! Вы у меня сами убедитесь!

Зимой важно выбрать такое место, чтобы и попросторнее, и в то же время было где укрыть скот в непогоду. Да и вообще, не всякое место годится для лежки скота. Тут уж надо особое чутье иметь и присмотреться заранее, а прежде всего — следить за тем, как скот себя ведет.

Раньше я зимовал обычно в одиночку и до самой весны стоянку не менял — частые перегоны изнуряют животных. Для них покой — это первое дело! Чтобы близко к своей стоянке не подпускать другие айлы, шел на хитрость: распущу, бывало, слух, что скот у меня чесоточный, — в один миг всех словно ветром сдувало.

Короче, попробую стать чабаном. Скажу об этом Данжуру — он, наверное, согласится. Цэвэлжид моя, думаю, возражать не станет, да и дочь тоже. Возьмем втроем такую отару, чтобы можно было с ней управиться, и баста! Наконец-то я, кажется, нашел правильный путь. И как только раньше до этого своей дурной головой не додумался?

На этом пора закончить наше повествование, решил я, но, дорогой читатель, ты, возможно, захочешь узнать о дальнейшей судьбе Дамдина?

Тогда…

В тот же день Цокзол отправился в сомонный центр, чтобы осуществить свое решение.

У маленькой конторки, отремонтированной Надоедливым Намжилом, он встретил Данжура и выложил ему все, о чем накануне так долго размышлял. Тот сразу же согласился, и Цокзол вернулся домой окрыленный и радостный.

А о том, какой разговор после этого состоялся между Данжуром и Жамьяном, он так и не узнал.

Жамьян, оказывается, стал резко возражать Данжуру и всячески пытался очернить Цокзола. Говорил, что его потянуло на легкую работу, что отара — это не табун, что Цокзол всю жизнь был табунщиком и теперь знает толк в лошадях лучше, чем кто-либо во всем объединении. Однако склонить Данжура на свою сторону ему так и не удалось.

Цокзол на радостях совсем забыл, что привез дочери письмо, и вспомнил о нем только тогда, когда стал переодеваться.

— Вот дурья башка! Про письмо-то напрочь забыл, — сказал он и протянул конверт Улдзийме.

Улдзийме часто писали подружки, но на сей раз письмо было адресовано не только ей. Оказалось, что это то самое известие, которого с нетерпением ждала вся их семья!

— Надо же! От Дамдина… — вскрикнула девушка, не успев раскрыть конверт.

— Что?! — повернулся к ней Цокзол, да так и остался стоять с раскрытым ртом.

— Чего говоришь? Неужели от нашего Дамдина? Вот так чудеса!.. — запричитала Цэвэлжид.

Улдзийма сперва пробежала письмо глазами, потом наклонилась к лампадке и начала читать вслух:

«Ничтожный Дамдин приветствует своего самого искреннего, самого надежного и мужественного товарища, пламенную революционерку Улдзийму и остальных и справляется об их здоровье и благополучии.

От всего сердца надеюсь, что здоровье ваше, словно чистое зеркало, не омрачено никакими недугами, а работа спорится согласно решениям партии и правительства, и все вы процветаете, и солнце никогда не покидает вас.