Сормуниршийн Дашдоров - Избранное

Дамдин, конечно, их хорошо помнил, но так явственно, как только что, представить их лица уже не смог. И вдруг у него мелькнула мысль: «Я-то о них постоянно думаю, а они?»

Его вол, фыркая мокрыми ноздрями, неторопливо брел следом. Надоедливо скрипела телега. «Человеку нужна твердь, а рыбе — вода», — говорил Дамдину как-то старик сторож. Об этом-то он и вспомнил сейчас. «Действительно, как бы я сюда попал, если бы не добрые люди? Сам бы ни за что… Интересно, где я был в это время прошлой осенью? А, вспомнил!.. Собирал топливо для школы… Да, далеко же я укатил! Прежде-то дальше своего сомона не выбирался. Зато теперь вон куда — за пределы аймака махнул… Верно говорят, что у сыновей путь долгий…»

Скрипит телега, а вол, уставившись в землю, тяжело Дышит в спину Дамдина.

Всякий раз, когда приходил его черед возить воду, Дамдин непременно вспоминал свои школьные годы… У них в сомоне были две Доски почета: одна предназначалась для участников соревнования, а другая — для учащихся школы. В конце года подводились результаты труда и учебы аратов и школьников.

Каждая доска была разделена на четыре части. В верхней части под красным знаменем записывали лучших из лучших аратов и отличников учебы. Тех, кто работал и учился хорошо, помещали под эмблему самолета. Для середняков отводилась машина, а у отстающих эмблемой была обыкновенная деревянная телега.

Дамдин все четыре года учебы ходил под знаком машины и немало гордился этим. «У меня на роду написано, что я должен стать шофером, потому я и не расстаюсь с машиной», — хвастал он перед сверстниками.

Теперь же он чувствовал себя не в своей тарелке. Ему почему-то казалось, что его недооценили, принизили, а то и вовсе мерещилось, будто выгнали со стройки, раз и навсегда определив в водовозы. Оно и понятно, ведь Дамдину до этого ни разу не приходилось иметь дело с волами. На его родине они были такой же редкостью, как здесь, скажем, верблюды. Потому-то он и мучился, когда подходила его очередь возить воду. Но отказаться было нельзя — никто добровольно не хотел браться за эту муторную работу.

Углубившись в свои думы, Дамдин поздно заметил грузовую машину, мчавшуюся прямо на него; она, едва не задев телегу, проскочила мимо, обдав запахом бензина. В кузове, облокотившись о кабину, стояли несколько парней. Один из них успел швырнуть в Дамдина горстью зерна.

Дамдин невольно улыбнулся, но тут же, опомнившись, поднял свой длинный прут и погрозил им вслед. Вол, видимо решив, что это его хотели огреть, замотал головой и прибавил шагу.

«Машина — вот это дело! Были бы бензин да масло, и больше ничего не надо — ни сена, ни пастбища. Чего только люди не изобрели…» — подумал Дамдин, провожая завистливым взглядом грузовик.

На самом деле он не на шутку побаивался своего вола и никогда его не подгонял, а тот, словно чувствуя это, как нарочно, еле передвигал ноги. Но и в таких случаях Дамдин сдерживал себя, хорошо зная его дурной нрав. Отношения между ними сразу не сложились, и теперь ему ничего не оставалось, как терпеть все воловьи выходки. В упряжке вол полз словно улитка, зато на свободе преображался и становился таким резвым, что его трудно бывало поймать.

Как-то раз он оторвался от стада и убежал на пшеничное поле. Пришлось Дамдину потратить почти весь день, чтобы его поймать. Да еще в придачу бригадир крепко его отругал за потравленную пшеницу и чуть было не оштрафовал. А однажды, возвращаясь с реки, на полпути от стройки вол вдруг улегся прямо на дороге, и Дамдин ничего с ним не мог поделать — пришлось бежать за помощью в поселок.

С того дня Дамдину и смотреть на него было тошно, но что поделаешь, другие тоже особой охоты возиться с волом не изъявляли.

Пусть и черепашьим шагом, но все же добрались они до поселка. «Молодец, что опять не развалился на дороге. Эх ты, лодырь! Давай-ка поторапливайся, а то, поди, заждались нас там… Сидят, наверное, без воды… Ради тебя же и стараюсь, а то ведь скоро никому ты не нужен будешь», — шептал ему Дамдин.

Вскоре они подошли к низкому забору, за которым располагался ток. Народу там было много, и работа кипела. Бесперебойно тарахтели зерноочистилки. Одни из работников скучивали зерно, ловко орудуя деревянными лопатами, другие наполняли мешки, третьи на плечах таскали их на склад. Уборка приближалась к концу, и поэтому здесь собрались почти все.

«Не вздумай еще при людях показывать свою лень, а то впору мне будет сквозь землю провалиться от стыда… Но тогда, черная душа, тебе уж прощения не будет», — пригрозил волу Дамдин. Да ему и было чего опасаться: вол от шума одуревал и мог остановиться как вкопанный, а то и просто лечь, и тогда уж одному никак с ним не справиться. Поэтому Дамдин, чтобы как-то заглушить шум, доносившийся с тока, стал подгонять его: «Хо-ог! Хо-ог!»

Недалеко за током и была их стройка. Здесь тоже работа шла к завершению — несколько рабочих уже крыли крышу.

Увидев свою стройку, Дамдин осмелел и несколько раз стегнул вола прутом.

— Пошевеливайся, лентяй! Давай! Давай! Не видишь, что я тороплюсь? Бригадир поручил мне крышу красить, а она уже почти готова. Не видишь, что ли?! Ну давай! Ишь… Был бы ты машиной — давно бы стояли на тормозе… — И он вздохнул.

Дамдин злился на него не потому, что не любил животных, просто теперь он мечтал об иной скорости, которую успел уже почувствовать. Но делать было нечего: вол, сердито пыхтя, нехотя передвигал ноги. И все так же надоедливо скрипела телега…

Как же попал наш Дамдин в долину Орхона и Селенги? По собственному ли желанию — или кто-то ему посоветовал, помог?

…Разыскав своего старого знакомого, Дамдин прожил у него в доме несколько суток. В семье Самбу к его появлению отнеслись по-разному.

Гэрэл была рада ему и, не чураясь, обращалась с ним запросто, засыпая его вопросами о Гоби. К тому же теперь у нее появилась возможность оставлять на его попечение сестренку и отлучаться из дома. Когда девушка, словно птичка, вырвавшаяся из клетки, убегала в город, распахнув полы своего дэли, она казалась Дамдину совсем девчонкой. Однако даже при этой кажущейся детскости человеком она была хорошим и душевным. Это Дамдин успел уже почувствовать.

Но чаще всего Гэрэл проводила время за чтением толстых книг. Иногда Дамдин замечал, как она, оторвавшись от книги, молча сидела, погруженная в какие-то свои мысли. «Должно быть, сейчас она где-то далеко-далеко, в том мире, о котором читала… Видно, без книг уже и жить не может», — размышлял Дамдин.

В другое время она забавляла сестренку, и тогда все в доме переворачивалось вверх дном.

Как-то раз Гэрэл уговорила Дамдина пойти с ней на Толу. Придя на берег, она сперва прополоскала полный таз белья, а потом начала резвиться и плавать, словно рыбка.