Сормуниршийн Дашдоров - Избранное

Над солдатской кроватью Дамдина стена вся занята: летит во весь опор жеребенок, под ним расположились машины всевозможных марок, а по бокам кавалерия несется в атаку. У Чогдова висит портрет Пушкина — и не просто, а работы знаменитого Кипренского. Рядом с ним прикреплен на кнопке Цокту-тайджи [65] Цокту-тайджи (1580—1637) — выдающийся поэт и исторический деятель средневековья, боровшийся за объединение Монголии. , снимок из фильма. А Бэхтур ограничился одним, правда крупным и цветным, снимком, на котором изображена голая девушка, бегущая навстречу морским волнам.

Как-то руководство стройки знакомилось с жизнью своих рабочих. Ясное дело, им не понравилась бэхтуровская девушка. «Какая безнравственность!» — произнес глава профсоюзной организации. «Такое может допустить только безыдейный человек!» — поддержал его кто-то. С тех пор прошло уже много времени, но Бэхтур не только ее не снял, но каждый день стал стирать с нее пыль.

Дамдину девушка тоже не нравилась, но сказать Бэхтуру об этом он так и не решился. Он очень переживал, что руководство может снова нагрянуть, и тогда, как ему казалось, скандал был бы неминуем.

Внешность у Бэхтура была грозная. Многие не выдерживали его сурового взгляда. Но с теми, кого он уважал и ценил, он был мягок и обходителен. Однако совершенно не терпел лодырей и людей, которые равнодушно, без огонька относились к своей работе. Стоило ему заметить, к примеру, недоброкачественную кладку, как он начинал орать:

— Кому нужна эта халтура! — и тут же брался разбирать кирпичи. А тех, кто проходил мимо него с неполными тачками раствора, останавливал, сам накладывал доверху и кричал:

— А теперь давай рысью!

Его самоуправство, разумеется, никому не нравилось, но с теми, кто пытался возражать, Бэхтур обходился круто. Дело доходило и до рукоприкладства. В таких случаях он кричал: «Сопляки!» — и начинал плеваться. Многие поэтому даже перестали называть его по имени. Всяких оскорбительных кличек у него хватало, и он, конечно, сам знал об этом, однако никого не обвинял.

— Мы строить сюда приехали, а не терпеть твои издевательства, — возмущались иногда недовольные, но все же ослушаться его не смели.

Руководство его частенько хвалило: «Бэхтур отлично работает». Но когда дело доходило до премий, его обходили стороной, говоря: «Работник-то он хороший, но мнит о себе много…»

Бэхтур на это не обижался и по-прежнему работал хорошо. Рассказывают, что он, когда Дамдин с Чогдовом были в худоне, однажды отлучился куда-то на весь день. Потом выяснилось — наблюдал за работой прославленного каменщика Намсрая.

На другой день после возвращения Дамдина и Чогдова из худона Бэхтур, отправляясь на работу, грубовато заявил им:

— Я поселился к вам самовольно. Предупреждаю, что не терплю тех, кто только о себе думает. Так что не очень на меня коситесь… Поняли?

Друзья не нашли, что ему ответить, и проводили его молчаливыми взглядами. Едва успела за ним закрыться дверь, как они взялись обсуждать, что делать дальше. Им было о чем потолковать, так как о Бэхтуре на стройке говорили всякое.

— Честно признаться, я его побаиваюсь. Чего доброго втянет нас в какую-нибудь историю… А что, если он начнет нас обирать?.. — начал Дамдин.

— Ты прав, — согласился с ним Чогдов. — Тип-то еще тот… Наверное, думает, что если он горожанин, то с нами может делать что угодно. Нет! Вить из себя веревки не позволим!

В конечном итоге друзья решили подождать несколько дней, приглядеться и в случае чего доложить руководству стройки. Собственно, иного выхода у них и не было.

Однако Бэхтур был совсем другим человеком. До переезда в их комнату он жил вместе с матерью, братьями и сестрами в низеньком деревянном домике у комбината, где они занимали всей семьей одну комнату. Добираться до работы ему было далеко, а зима уже была на носу. К тому же он прослышал, что строительное управление выделяет своим рабочим места в общежитии. Посоветовавшись с матерью, он перебрался в общежитие, самовольно поселившись в комнате Дамдина и Чогдова.

Бэхтур был парнем веселым и общительным. К жизни он относился весьма критически и многим был недоволен. За ужином он до того распалялся, что забывал про еду.

— Чего только не говорят в народе о нашей стройке. Недобрая о ней идет слава… Многие почему-то считают, что у нас работают только заключенные. Вот в этом, друзья, и проявляются те самые пережитки феодализма… Вы понимаете, какое оскорбление нам наносят?! — Сердито сверкая глазами, он вглядывался в лица друзей. Затем добавлял: — Наверное, и нас считают заключенными!

От слов Бэхтура Дамдину с Чогдовом становилось не по себе, но и не верить ему было трудно. Бэхтур умел убеждать и очень скоро стал непререкаемым авторитетом для них. Рядом с ним они выглядели сосунками. Понимая свое положение, они делали все, чтобы тот не подумал о них плохо и не принял за сопляков. Тут-то и произошла одна веселая история, которая сблизила их с Бэхтуром. Отношения у них сразу потеплели, а настороженность исчезла.

Как-то Чогдова с Дамдином вызвала к себе секретарь комитета ревсомола стройки. Друзья очень обрадовались, так как дела у них шли неплохо: секретарь, как бывало и раньше, могла дать им приглашение на какой-нибудь вечер или встречу с именитыми писателями и артистами.

Однако встретила она их холодно и, вытащив из папки письмо, гневно сказала:

— Не знала, что вы способны на такое! Оказывается, для вас над людьми поиздеваться — это развлечение…

От нее Дамдин с Чогдовом услышали имя, которое, можно сказать, успели позабыть. В письме, адресованном секретарю комитета ревсомола, их старый знакомый Шар писал:

«Я всегда стремился и сейчас стремлюсь трудиться там, где я всего нужнее моей любимой родине. Узнав, что госхозу требуются молодые, инициативные рабочие, я добровольно остался здесь…»

Далее он выкладывал все, о чем говорили между собой молодые строители, работавшие вместе с ним в госхозе. Письмо занимало три страницы ученической тетради… Шар писал, что Дамдин с Чогдовом сочинили частушки о честных и добросовестных тружениках двух сомонов Центрального аймака и, оскорбляя и унижая их, распевали при всех. В письме он приводил и эти частушки:

«Надо же! Запомнил-то как…» — усмехнулся Дамдин. Шар, однако, этим не ограничился. Он написал и о том, что на банкете, кроме него, все напились и тем самым не сдержали обещания, данного перед отъездом.