Сормуниршийн Дашдоров - Избранное

— Где это орут, черти? Видать, набрались крепко… Ничего! Я сейчас до вас доберусь, — грозился припозднившийся гуляка, озираясь вокруг.

Городские огни бригада заметила издалека. Кто-то предложил въехать в столицу с песней «Улан-Батор», и все его поддержали. Хотя в кузове и было тесно, но все же ночная прохлада давала о себе знать. Стоял уже октябрь. Настроение у Дамдина было приподнятое, и он пел со всеми. Едва машина въехала в город, как все облегченно вздохнули — мучительная дорога осталась позади. А дело в том, что вез их лихой шофер, толстый и румяный бурят. В пути он то и дело заезжал в свои знакомые айлы, чтобы угоститься самогоном. На увещевания ребят не обращал никакого внимания, будто и не слышал. Выйдя из какого-нибудь очередного айла, он гнал машину на предельной скорости, а иногда так петлял, что его выносило на обочину. Все были перепуганы и только у городской черты пришли в себя, поверив, что все-таки добрались благополучно.

Шофер, как и обещал, остановился в центре города у автобусной остановки и объявил: «Приехали! Выгружайтесь!» Дамдин первым спрыгнул с машины и поджидал Чогдова, который помогал остальным сгружать вещи.

Понемногу стали расходиться. Дамдин, дожидаясь Чогдова, вглядывался в ночную столицу, словно искал какие-то перемены. Сейчас у него было такое ощущение, будто он родился в Улан-Баторе и все свои восемнадцать лет безвыездно прожил здесь. Таким близким и родным город никогда еще ему не казался. И в то же время им овладела непонятная грусть.

Началось это еще в дороге. Именно она заставила его задуматься над многими вопросами, о существовании которых он и не подозревал… До того как сесть в машину (еще когда отправлялись в худон), все относились друг к другу настороженно, несколько отчужденно, но стоило тронуться в путь, как ребята преобразились и стали такими добрыми и участливыми, что Дамдин немало удивился. Все вели себя так, словно были знакомы друг с другом много лет.

«Многое познается в дороге. Не счесть, наверное, случаев, когда она сближала людей и делала их друзьями на всю жизнь. Дорога, должно быть, не одному человеку помогла найти свое счастье и любовь. Люди встречаются в дороге и расстаются на ней. Не так ли? — с грустью думал Дамдин. Ему никак не хотелось расставаться со своими спутниками. — Почему нельзя всем жить так дружно, как в дороге? До чего было бы хорошо людям, если бы и вся жизнь была такою. Как приятно думать, что ты когда-то прибудешь со всеми вместе к намеченной цели. В пути никто о себе не думает. Почему и дальше нельзя так жить?.. Да, одно лишь плохо — что любая дорога имеет свой конец. Неизбежно приходится расставаться, а это тяжело…»

Тут его мысли прервал Чогдов. Дамдин помог ему спуститься с машины, и они, нагрузив на себя свой багаж, отправились в общежитие, до которого отсюда надо было идти километра три. Шли молча, погруженные в свои думы. Дамдин вспоминал дорогу, по которой они сегодня ехали. Особенно запал ему в память плавучий мост через Орхон и старик перевозчик. Было бы время — задержался бы он там на несколько дней и, вообразив себя матросом, плавал от берега к берегу. Затем он подумал, что все это детские шалости, что он уже серьезный мужчина, и, довольный собой, улыбнулся.

Вспомнилось, как он, проезжая днем березовые рощи, с сожалением размышлял: «Эх, если бы такие березки росли у нас, какие замечательные укрюки можно было бы делать из них… А хангайцы все же смешной народ… Всего-то у них вдоволь, а вот укрюки никудышные. Все как на подбор короткие, из толстой лиственницы… А сказать им об этом неловко было, могли и обидеться…»

Оторвавшись от своих раздумий, он громко сказал Чогдову:

— А хорошо все-таки мы съездили!

— Что и говорить, весело, — поддержал его тот.

Дамдин снова вспомнил дорогу, бескрайние поля, пашни и то, как Чогдов, глядя на них, однажды говорил: «Друзья! А наш-то Нацагдорж был редкой прозорливости писателем. Вы, конечно же, помните, как он писал:

А что мы теперь видим? Цаган-Толгой, Орхон, Жаргалунтуй, Иройский госхоз… Всюду сеют хлеб — и какой урожай собирают!»

До самых дверей общежития перед глазами Дамдина мелькали мазанки, приютившиеся прямо у дороги, игрушечные дворики с огородами, связки чеснока, лука, подвешенные у дверей для просушки…

У порога общежития они тяжело опустили свои вещи на землю и облегченно вздохнули. Было темно, ни в одном окне не горел свет. То ли они спешили, то ли ноша была нелегкая, но оба изрядно вспотели — от них чуть ли не пар шел. Чогдов потянул к себе дверь, и она неприветливо скрипнула, будто говоря: «Оставьте свою романтику за порогом».

Гулко отдались шаги на лестнице, и они, держась за стены, поднялись на второй этаж и подошли к своей комнате. Дамдин полез в карман за ключами (он их держал при себе, так как был хозяином комнаты), но в это время Чогдов дернул его за рукав и пальцем показал на дверь. Дамдин сначала не понял, в чем дело.

— Что?.. — испуганно прошептал он, будто ожидал чего-то непоправимого.

— Разве не видишь?

Дамдин только сейчас заметил, что щеколда сменена. Выпучив глаза, они застыли словно изваяния. Первым пришел в себя Чогдов:

— Вроде бы наша комната… Номер-то как и был, так и остался… Двадцать шестой ведь?

— Да! Точно… Может, кто въехал без нас? — забеспокоился Дамдин.

— Не знаю… Щеколда-то другая…

— А что делать? Если дверь закрыта, то надо, наверное, постучать…

— Да уж конечно, не на улице ведь нам ночевать… Видать, кто-то все же въехал…

— Давай стучать… А что? Комната ведь нам была предоставлена…

Пошептавшись друг с другом, они попробовали толкнуть дверь, но она оказалась запертой. Стали стучать и прислушиваться — никто не откликался. Тут Чогдов не выдержал и принялся барабанить изо всех сил. Вскоре скрипнула кровать, послышались шаги.

— Кто там? — раздался грубый голос.

— Мы! Дамдин… Чогдов… — в один голос выпалили они.

— А-а… — послышалось в ответ прямо за дверью. Затем раздался щелчок. Дамдин с Чогдовом переглянулись, словно решая, кто из них должен войти первым.

— Заходите… — снова раздался басовитый голос.

Чогдов осторожно приоткрыл дверь и первым шагнул в комнату. Яркий свет ослепил глаза, пахнуло чем-то обжитым, и они увидели всю картину… Крепко сбитый парень в одних трусах, не скрывая своего неудовольствия, сидел на кровати. Не дав Дамдину с Чогдовом опомниться, он поинтересовался:

— Как доехали? Что-то поздно… Задержались где в пути? — и поднялся с кровати.

Чогдов, сам того не ожидая, попятился, а за ним и Дамдин.