Сормуниршийн Дашдоров - Избранное

Оказалось, что это Чогдов затянул протяжную песню «Шалзат баахан шарга». Редко когда услышишь горловое пение, поэтому все вмиг притихли. К тому же Чогдов пел замечательно, вкладывая в пение всю душу. Но и напряжения, должно быть, оно требовало огромного, так как лицо его и уши раскраснелись.

Многие слушали, закрыв глаза. Возможно, сейчас перед их взорами неслись по безбрежной Гоби, поднимая пыль, быстроногие куланы, на глади хрустально чистого озера Ихэс отражалась белоснежная вершина Сутайя, пролетали стаи курлыкающих журавлей.

Возможно, они видели пик Бурхан-Будая, покрытый мглой, и слышали свист засохших камышей на берегу озера Бигэр. Но как бы то ни было, все были так растроганы, что, когда Чогдов закончил петь, его приветствовали стоя, а кто-то подбежал к нему и крепко расцеловал.

Дамдин, пока Чогдов пел, очень волновался за друга и, неотрывно следя за движением его губ, удивленно спрашивал себя: «Как он умудряется выводить такие звуки?»

Теперь он облегченно вздохнул и, едва не обронив слезу, подумал: «Так, видно, свистит ветер на снежных вершинах Алтая, а может, сами заоблачные пики так стонут…»

Тут кто-то крикнул:

— Гобийцы ведь нас задавят так! А мы-то, хангайцы, чего молчим?!

Жамбал, не скрывая радости, бросил:

— Давайте, ребята, пойте!

Вскоре пел весь стол. Дамдин подпевал, но осторожно, боясь, как бы не выделиться, и поглядывал на директора, на его гладкую прическу и седину. Закончив петь, все потянулись к рюмкам, а один старик с жиденькой бородкой стал рассказывать о том, что он в год Змеи во время страшного дзута возил в Гоби сено и очень близко познакомился тогда с одним айлом.

— Примазаться хочешь к гобийцам, да? — крикнул кто-то ему, и все засмеялись. Жамбал же стал рассказывать о прославленном строителе Королёве, который участвовал в перестройке здания университета…

— Да! Мастера видно на расстоянии… Он такое там творил — именно творил! — что нам и не снилось. Кирпичи у него летали и сами ложились куда надо. По-другому никак не могу сказать. Вот это кладка была! А после работы он так преображался, что ни дать ни взять ученый или там профессор. Одевался он тщательно и со вкусом…

Увлекшись, Жамбал не преминул вспомнить и о том, как сам получал орден лично из рук маршала Чойбалсана.

— Ох и волновался же я тогда. Весь был в поту, даже неловко думать сейчас об этом…

— Королев-то был удостоен Сталинской премии за строительство жилых домов в Москве… Точно говорю. Сам в газете читал, — рассказывал Чогдов друзьям.

Услышав это, Жамбал с гордостью заметил:

— А я вот с ним с глазу на глаз встречался… Видел, как он работает… Много раз здоровался за руку.

Не удержался и возбужденный Дамдин. Все рассказывали что-то интересное, а он молчал. И, решив удивить соседа, он выпалил:

— А я держался за руку с Дандар-батором… Что, не веришь?

Тот оказался шутником и тут же поднял его на смех:

— У нас тоже был один скотовод… Знатный! Ездил он как-то в столицу на слет передовиков. И вот на одной гулянке перебрал малость и говорит соседу: «Что, если я тебя шлепну рукой, которой держался с маршалом Чойбалсаном?..» Может, и ты того хочешь?

Все засмеялись, а Дамдин очень смутился, но его спас Жамбал, который громко заговорил:

— Большую стройку, конечно, не сравнить с нашей… Там на закладку фундамента приходят руководители партии и правительства, играет духовой оркестр… Все так торжественно… Премьер-министр или Председатель Президиума Малого Хурала произносит речь и кладет в основание фундамента хадак, разливает чай с молоком, бросает монету… Хадак, ясное дело, для успеха всякого начинания, а чай с молоком, сами знаете, король всякой еды… Да вам, ребятки, много раз самим придется участвовать в подобных торжествах… Или вот сдача объекта, тоже ведь не менее интересно…

Среди молодых строителей не было ни одного, кто бы видел своими глазами, как закладывают фундамент большой стройки, поэтому они раскрыв рты слушали Жамбала, в душе надеясь, что когда-нибудь его слова сбудутся.

— Бригадир! А зачем нужна такая церемония? — поинтересовался Чогдов.

— Очевидно, это символ мирного труда и созидания, — ответил тот.

Проводы строителей, организованные по инициативе директора, удались на славу. Дамдину раньше и не снилось такое, поэтому он старался запомнить все до мельчайших подробностей. Правда, несколько подпортили ему настроение два парня из их же бригады, которые из-за чего-то сцепились между собой. Дамдину с трудом удалось успокоить их и уложить спать. «Неужели так легко можно опьянеть? Интересно, как они завтра будут смотреть друг на друга?» — думал Дамдин.

Единственный, кто на банкете лишь пригубил архи, был Шар. Неизвестно, как он выдержал столько времени за веселым шумным столом, не проронив ни слова. За весь вечер грусть и печаль так и не покинули его лица. Возвращаясь домой, он пробормотал: «Мало собираются нам заплатить. Слишком мало. Весной только за черемшу можно выручить две тысячи тугриков…», но все пропустили его жалобу мимо ушей.

После банкета строителям пришлось два дня ждать машину. За это время погода успела испортиться, но никто, кажется, этого не замечал. Душой все уже были в столице.

Жамбал один уехал на попутном грузовике, чтобы к приезду ребят подготовить расчет.

В день отъезда с самого утра ребята собрались у красного уголка госхоза — сюда и должна была подойти за ними машина. Оказалось, что не только за ними. Здесь уже толпилась городская молодежь, приезжавшая подсобить госхозу в уборке хлеба. Багаж их уже был сложен в большую кучу, а сами они прогуливались неподалеку. Те, что остались у багажа, затеяли кучу малу. Поодаль ото всех какой-то парень выводил на старом баяне разухабистую мелодию. Рыжая девица с густо намазанными помадой губами, прислонившись к его спине, подпевала.

Строителям уже приходилось с ними встречаться, но сейчас они держались от них в сторонке. Дамдин, заметив рыжую девицу, подошел к Чогдову и ехидно шепнул:

— Ну, теперь-то видишь, что она тебя бросила…

Чогдов густо покраснел и ткнул его локтем в бок. Он до этого пытался ухаживать за ней, но, видимо, успеха не добился, так как однажды вечером пришел с танцев удрученный и больше уже о ней не говорил.

Машины все не было, но тут откуда-то появился старший городских ребят и закричал:

— Где наши? Быстрее собирайтесь! Сейчас прибудет руководство госхоза. Собрание будет… А кого из наших нет? Позовите всех!

Городские направились в красный уголок. Строителям стало интересно, и они тоже прошли туда и сели на задних рядах.

Здание было запущенное, пахло сыростью. Занавес из старого голубого сатина был приоткрыт наполовину, на стенах то там, то здесь висели какие-то пожелтевшие таблицы, а то и разорванные листки.