Олег Лукьянченко - Провинциздат

– Андрей Леонидович, я прочитала вашу рукопись и вижу в ней книгу… – Андрей кивнул, не зная, следует ли как-то отвечать, и приготовился слушать дальше. – Но… Нам еще нужно над ней поработать. – Андрей теперь уже не стал кивать, а вопросительно уставился на редактрису, она же вдруг запнулась, словно забыла, что говорить дальше, и принялась листать свою тетрадь вперемешку со страницами рукописи. – Ага, – удовлетворенно ткнула она пальцем в тетрадь. – Ну вот. Тема нужная, сельская, идейный замысел правильный – показать превосходство честного труженика над всякими спекулянтами и тунеядцами. Характер героини стойкий, положительный… Все это хорошо. Но мне этого мало: надо показать, как у нее сформировался такой характер под влиянием родителей, школы, колхозного актива…

«Господи, что она плетет!» – мысленно простонал Андрей и попытался разобрать карандашные пометки на странице, лежащей по отношению к нему вверх ногами, – «подруг-доярок», – с трудом удалось разобрать…

– Литература имеет свои законы, – отвлекла его памятная фраза. «Конечно, имеет, – проглотил свою реплику Андрей, – только вряд ли они тебе известны». – Теперь постраничные замечания. – Он прислушался. – Вот на пятой странице героиня вспоминает об одном, а потом у нее опять воспоминание. Это что ж получается – воспоминание в воспоминании?

Поскольку вопрос адресовался ему, Андрею ничего не оставалось как отвечать:

– Ну да. Нормальный ход ассоциативной памяти. Мы ведь в жизни редко вспоминаем о чем-то в четкой последовательности: одна деталь цепляет другую, каждая вызывает свой образ, и логически они не связаны – это вполне естественно.

– Нет уж, надо как-то попроще.

Андрей поморщился.

– Теперь вот тут – вы пишете: «если какая из ее красавиц упрямилась, ленилась вставать, то она могла и помочь им, голубушкам, подняться». Ну не все ж они красавицы – сказали бы просто: «подруг-доярок».

– Каких доярок? – насторожился Андрей. – Там ведь о коровах речь идет.

– О коровах?.. – Камила Павловна смутилась, зашевелила губами над страницей. – Да, верно… Тут я что-то… напутала…

Нуднейшее действо продолжалось. Лошакова засыпала его своими замечаниями одно нелепей другого, а он с тоской мечтал, чтоб эта экзекуция поскорей кончилась.

– Итак, что нужно сделать, – наконец подытожила она свои требования: – Полнее раскрыть характер героини, взаимоотношения с родителями, с женихом, чтобы читатель видел, как формировались ее лучшие качества…

– Знаете, Камила Павловна, – не выдержал Андрей, – мне кажется, если выполнить все ваши пожелания, то это уже целый роман получится, а я писал живой, динамичный рассказ, где действие быстро развивается, – все эти подробности ее семейной жизни мне просто не нужны. И потом, – вспомнился ему кстати сосед-рецидивист, – совсем не обязательно, чтобы самые благотворные домашние влияния неизбежно создали положительный, так сказать, характер. Был у меня сосед – из своих тридцати девяти лет восемнадцать провел за решеткой, а его родной брат – доктор наук, интеллигентный человек, с незапятнанной репутацией... Росли в одних и тех же условиях, воспитывались вместе, а результаты, как видите, совершенно противоположные. Значит, одни условия воспитания не делают человека таким, а не иным.

– Опять эта ваша строптивость! – всплеснула руками Лошакова, – не зря я сомневалась, говорила Суперлоцкому, когда он мне вас рекомендовал… Жаль, что вы у нас работаете, – досадливо вырвалось у нее без всякой видимой связи с предыдущим.

Затем разговор превратился в невразумительную перепалку. Заразившись, что ли, лошаковской раздраженностью, он незаметно принял ее тон – с той разницей, что она едва ли не вопила, а он все же не утратил сдержанности. Андрей так ни в чем и не согласился с ней, лишь попросил, чтобы все свои замечания она изложила письменно, в форме редзаключения.

– Ладно, будет вам редзаключение! – обещание прозвучало как угроза. И Лошакова рванулась вон из авторской.

Когда Андрей, уложив папку в портфель, в тоскливо-подавленном настроении побрел к выходу, у дверей редакции сокрушенно-растерянная Лошакова жаловалась Цибуле:

– Василий Иванович, дверь захлопнулась, а ключ внутри остался. Что же делать?

Цибуля чесал в затылке и туповато глазел на дверь…

15

Как выяснилось наутро, проникнуть в редакцию Лошаковой с Цибулей удалось хирургическим, так сказать, путем: выбив стекло в верхней филенке двери, а затем с малярных козел надавив линейкой на клапан замка изнутри. Андрей слегка позлорадствовал по этому поводу и положил свою рукопись на стол Лошаковой, которая в коридоре делилась с Монаховой своими переживаниями. А вскоре неожиданно заявился Казорезов, до этого обретавшийся в какой-то творческой командировке. Он расположился в кресле у окна и принялся живописать свои командировочные впечатления.

Оказывается, он два месяца мотался по чабанским районам края, собирая материал для нового романа о сельских тружениках. Вещал он сбивчиво и захлебываясь, перепрыгивая с пятого на десятое, распуская и собирая веер морщин на лбу. В его речи проскакивали кое-какие лю-бопытные подробности – заинтересовало Андрея упоминание о неком чабане, имеющем личные пастбища, где выгуливались тысячные стада, как принадлежащие ему самому, так и предназначенные для головки районного начальства. Из рассказа Казорезова выходило, что часть доходов отстегивалась и кое-кому из апкомовцев, что обеспечивало полную безопасность хозяину-миллионеру.

– Но об этом я писать не стану, – хитро осклабившись, завершил устную новеллу Казорезов, – я знаю, о чем нужно писать.

Ознакомившись с главковской рецензией, он никаких эмоций не проявил. Деловито выписал кое-что оттуда к себе в блокнот и невозмутимо забрал свою рукопись; тут Лошакова что-то шепнула ему, и они вдвоем вышли из комнаты. Минут пять спустя (с их уходом Андрей почувствовал что-то недоброе) Камила Павловна прошла к своему шкафу и, загородив его от Андрея, закопошилась в пыльных недрах, послышалось сдавленное чиханье; потом, неуклюже протанцевав бочком к двери и по-прежнему спиной к Андрею, она попыталась в той же танцевальной позиции протиснуться в дверь, но, исполняя заключительное па, вынужденно полуразвернулась плечом назад, и из подмышки ее выглянул уголок так знакомой Андрею алой папки…

16

Итак, все стало понятно. Понятно, что Лошакова не хочет издавать его книжку; понятно, что с этой целью она, имея две одобрительные рецензии, наняла, нарушая финансовую дисциплину, третьего рецензента, причем такого, который имел зуб на Андрея за попавшие ему в руки уничижительные замечания о собственном творении; понятно, что Казорезову были даны соответствующие инструкции… Непонятным оставалось только, достаточно ли нежелания одного редактора, пусть и старшего, для того чтобы книга не состоялась.