Олег Лукьянченко - Провинциздат

1 августа 1985 года (А. Л. Амарин)

Мельком взглянув на бумагу, дир кивнул и погрузился в кучу ведомостей, с видимым нетерпением ожидая момента, когда снова можно будет приникнуть к любимому «музыкальному» инструменту.

Андрей вернулся в редакцию, Лошаковой ещё не было, он положил на её стол редзак на Жмуделя, подошёл к окну, раскрыл его. Остатки утренней свежести крохотными невидимыми облачками ещё пробивались сквозь уплотняющийся бензиновый чад, но свирепо палящее солнце неотвратимо приближало момент, когда они расплавятся в липком удушающем жаре…

Ему почему-то вспомнилось трёхлетней давности утро, когда он вот так же стоял у раскрытого иллюминатора в своей каюте и дышал океанским аэрозолем, а по трансляции крутили давнюю мирейматьевскую песенку «Чао, бамбино, сорри», и его кольнула вдруг внезапная боль одинокости, оторванности, заброшенности, и он приглушил её сигаретным дымом…

«Почему никотин утешает? – мимолётно подумал он, доставая пачку «Провинцеграда», и отошёл от окна, зафиксировав в мозгу ещё одну мысль: – Хорошо, Лошакова, как и он, с насморком хроническим, хоть этот жуткий кондишн не включает».

Пока он курил на балкончике, Лошакова успела прийти и сделать начёс, а сейчас, когда он уселся за свой стол, заканчивала пудриться. Обычно лицо её при этом вид имело хищно-настороженный, но сегодня оно, кажется, несколько расслабилось, а вскоре Андрею стало ясно, что его начальница пребывает в неплохом настроении. Добродушно оскалившись, она с ходу углубилась в чтение лежащего перед ней редзака, сопровождая этот процесс то одобрительным хмыканьем, то сдавленным смешком, а закончив его, поощрительно-доброжелательно заметила:

– Да, Андрей Леонидович, это вы его хорошо раздраконили.

Наклоном головы Андрей дал понять, что высокое одобрение к сведению принято.

Потом они занимались каждый своим делом, и с каждой минутой влажная жара всё плотнее обволакивала тело, мозги и душу вязкой студенистой массой, и наконец Лошакова не выдержала и включила кондиционер, а Андрей, спасаясь от этого смертоносного орудия бакинского производства, пошел послоняться.

2

В коридоре Андрея поймал Шрайбер и зазвал в свой кабинет.

– Хочешь в Москву слетать на фестиваль?

Андрей промычал нечто невразумительное, так как не мог на ходу сообразить, что сулит или, напротив, чем грозит ему эта с неведомой для него целью поездка.

– Там же, говорят, сейчас кого ни попадя не пускают в столицу, – высказал он побочной важности замечание.

– Егор Иванович с авиаторами договорится. А там в Главк сходишь, документы отдашь, погуляешь по фестивалю, и вечером назад.

– Что за документы? – на всякий случай полюбопытствовал Андрей.

– Наградные материалы на Камилу Павловну.

– Наградные?..

– На издательство выделили по разнарядке одну медаль «За трудовое отличие». Решили представить Камилу Павловну.

– Кто решил?

– Коллектив… Партбюро… Ну, я на вас заполняю командировку. – Андрей не успел сказать ни да ни нет, как Шрайбер резко зацарапал авторучкой с чёрными чернилами по бумаге. Он держал перо в левой руке, сжимая его двумя пальцами с оторванными фалангами: похоже было, что это движется манипулятор робота. – Вот, отнесёте Марусе, она печать поставит, получите деньги – и вперёд.

Андрей машинально отнёс бумажку секретарше и пошёл перекурить это дело.

Вслед за ним на балкончик выскочила крайне чем-то возбуждённая Сырнева.

– Андрей Леонидович! Что – Лошакову к награде представляют?

– Да вроде бы, – через губу выдавил Андрей.

– Какие сволочи!..

– Кто?

– Все: директор, Цибуля, Монахова… И этот – тоже мне ветеран! За что, спрашивается, за что Лошаковой награда?! За то, что ни одной книги юбилейной в срок не вышло?.. Что в типографию брак сдаётся? Что к Главного Классика юбилею триста пятьдесят страниц набрали и набор рассыпали? С ума посходили: триста пятьдесят страниц некрологов в книгу собрать – кто ж это прочитать сможет!? За это награждать!? Да это издевательство над советской властью!.. – Сырнева торопилась, волновалась, проглатывала слова – возмущение распирало её.

– Да я не особенно в курсе всех этих подробностей, – попытался уклониться от диалога Андрей, ошарашенный пылким натиском старшего корректора.

– Вы много чего не знаете, Андрей Леонидович! Тут такое осиное гнездо, такая клоака!.. Так это вы повезёте в Москву документы?

– Посылают, – неопределённо ответил Андрей.

– А можно я с вами письмо передам в Главк?

– Какое письмо?

– Я всё напишу, всё как есть – кому они собираются награду давать! Как вы думаете – можно ещё остановить это дело?

– Я, честно говоря, понятия не имею, как это всё делается, с наградами. Наверно, раз маховик запущен, его уже не остановишь.

– Нет, я всё равно напишу! Вы передадите?

– Да пожалуйста, мне не трудно.

– Или не стоит писать?

– Видите ли, Вероника Сергеевна, – осторожно, на ходу соображая, что будет правильным, вслух рассуждал Андрей, порядком озадаченный тем, что Сырнева высыпала ворох своих эмоций именно на него, – я не знаю фактов, которые известны вам, не знаю, насколько они соответствуют действительности, но если вы во всём этом уверены, если считаете, что несправедливости надо воспрепятствовать, тогда… Тогда – и всё равно я не могу вам сказать: пишите. Это, мне кажется, вы должны решить для себя сами.

– Я напишу, Андрей Леонидович, я всё-всё напишу, а вы отвезёте?

– Ну хорошо, Вероника Сергеевна.

Сырнева рванулась прочь с балкона, а Андрей почувствовал, что сегодня события опережают возможность их осмысления, и в голове у него образовался сумбур.

Вот они, непридуманные возможности повернуть сюжет, и все могут украсить любую мелодраму. Вариант первый: он сам, как послушный раб, становится добрым вестником и гонцом для своей притеснительницы и врагини и в ответ на унижения и издевательства способствует упокоению драгоценной регалии на высокой (непременно высокой! – разве можно встретить в литературе какую-нибудь другую?) груди повелительницы. Вариант второй: гонимый и обездоленный восстаёт против угнетателей и привозит в Главк не только порученные ему документы, но и разоблачительные письма, с собственными гневными комментариями и дополнениями, и столичное начальство, потрясённое коварством и низостью своих провинцеградских вассалов, обрушивает на них верховную кару, и он, Андрей, торжествует победу. Вариант третий…

Но тут Андрея позвали в бухгалтерию получать командировочные, и разработать третий вариант он не успел.

3

Бухгалтерия помещалась в крайней комнате третьего этажа, над кабинетом Цибули. Была она общая для Провинциздата и «Подона», – видимо, поэтому подонцы и потеснились, допустив некоторую экспансию со стороны издателей.