Олег Лукьянченко - Провинциздат

Относительно Жмуделя, однако, Лошакова высказалась как-то с намеком. Он, по ее словам, года три назад уже предлагал рукопись издательству, но с ее редакторскими замечаниями не согласился и забрал свои стихи.

– Так что вы с ним построже, Андрей Леонидович, – закончила она.

Прочитав рукопись, Андрей отметил, что, пожалуй, впервые пожелание Лошаковой совпало с его собственным ощущением. Конечно, у него не было возможности задробить всю рукопись, так как в главковской рецензии были названы десятка полтора стихотворений как основа будущей книжки. Но можно было по крайней мере ими и ограничить объем, сэкономив хоть клочок бумаги…

18

Бекасов так и не выполнил своего обещания подумать над тем, чтобы убрать из будущей книги панегирические очерки о «старших товарищах». Более того – он вообще перестал появляться в редакции. А Лошакова к тому же, – заметив, что Андрей чаще корпит над бекасовской «окрошкой», чем над поэтическим «несъедобьем», – как-то вскользь обронила, что с «Колобродью» торопиться не стоит, до юби-лея еще далеко, а вот на кассету надо приналечь. Такая установка пока-залась Андрею странноватой. Бекасов воспринимался всеми как кандидат в подонские классики, прежние его книжки шли на сплошной зеленый, а уж юбилейную, казалось бы, тем паче надо выпекать в форсированном режиме... Лошакова, когда поручала Андрею вести рукопись, еще съехидничала в том духе, что неужели ж редактор и здесь найдет к чему придраться. А уж с автором у нее прослеживались особо доверительные отношения, панибратского, можно сказать, свойства. Не бекасовская ли рецензия повлияла на отношение к нему заведующей?

Впрочем, такое предположение выглядело, пожалуй, чересчур заносчивым со стороны Андрея. То есть не исключено, что неуправляемость Бекасова сыграла какую-то роль в потере им режима наибольшего благоприятствования, но главная причина коренилась совсем-совсем в ином…

Уяснил ее Андрей не сразу.

В последние дни к Трифотиной зачастила Ирина Кречетова, у которой тоже вызревала юбилейная книжка. Неонилла Александровна принимала авторессу с приторной доброжелательностью, они о чем-то чуть ли не ворковали справа от Андрея; потом стали периодически исчезать из редакции, а возвращались чем-то возбужденные, склеротически розовые, утрачивая обоюдную умиленность, и не слишком удачно пытались это скрыть.

Не то чтобы Андрей специально следил за всей этой их взаимной психофизиологией, но коль уж рядом она пульсировала, волей-неволей что-то в глаза и уши бросалось.

Однажды, в отсутствие Трифотиной, взвинченная неизвестно чем Кречетова чересчур экспансивно заговорила с Андреем о кассете, которую он строгал; потом, без видимой логики, с неким надрывом спросила, а не хотел ли бы он стать редактором ее книги. А когда он, растерявшись, пробормотал что-то невнятное: мол, не ему это решать, – она вдруг сбивчиво принялась рассказывать, что навещала в больнице Бекасова, что он очень плох, предполагают самое худшее, что у него ужасно раздулся живот, весь твердый, что он и вставать уже не может и жутко переживает, как его книга…

После этого разговора Андрей пристальней заинтересовался «делом Бекасова» и, улучив момент, полистал забытый Лошаковой на столе план выпуска будущего года. И что же?.. Как это ни поразительно, фамилии Бекасова он там вообще не обнаружил.

Так вот в чем фокус-то! Они узнали, что человек обречен, а раз так, то проку с него ноль, и, значит, долой его из плана! Есть живые, нужные, на что-то пригодные – чтоб их использовать, а этот – уже труха?.. Ну, молодцы ребята!

Ладно, какой он никакой, Бекасов, но мужик талантливый, выживет или помрет, не от нас зависит. Но пусть он узнает о том, что в Провинциздате его уже похоронили.

И в один из очередных визитов Кречетовой Андрей, как бы невзначай, как бы упоминая о чем-то мимолетном и малосущественном, при встрече с ней на лестничной площадке равнодушно поведал:

– Вы знаете, Ирина Петровна, а ведь книги Мартына Николаевича в плане нет.

Глава пятая. 1 августа 1985 года (время служебное)

1

Уподобив мир театру, а людей актёрам, Шекспир, однако, не определил жанра, в котором развивается жизненная драма – то ли полагая это очевидным, то ли подразумевая присутствие в ней всех без исключения. Находя справедливым оба предположения, Андрей для себя, в рабочем, так сказать, порядке, считал главным жизненным жанром трагикомедию и всегда, как от вкусового провала, кисло морщился, ежели в ней прорезались элементы мелодрамы. Он с недоверием относился ко всяким там роковым случайностям, счастливым совпадениям и прочим её аксессуарам. В то же время он знал, что у Бога всего много, а значит, допускал и сугубо мелодраматические изгибы судьбы. Именно таким узлом нелюбимого жанра стал для Андрея день 1 августа 1985 года, когда, по его расчётам, истекал срок ответа издательства с оценкой его доработанной рукописи.

Ровно в восемь тридцать Андрей вошёл в кабинет директора и молча положил перед ним заготовленный документ:

Директору

Провинцеградского книжного издательства

Н. С. Слепченко

редактора детской и художественной

литературы Амарина А. Л.

Докладная

30 ноября 1984 года мною была предложена издательству рукопись книги рассказов объемом 7 авторских листов. После того как я уведомил Вас об этом, она была вручена старшему редактору редакции детской и художественной литературы К. П. Лошаковой. Нормативные сроки прохождения рукописи были нарушены, однако после моего вторичного обращения к Вам и Вашего личного вмешательства дело сдвинулось с мертвой точки: рукопись была прочитана К. П. Лошаковой и отрецензирована писателями М. Н. Бекасовым и Д. К. Мурым. Обе рецензии одобрительные. К. П. Лошакова объявила мне, что видит в рукописи книгу, и определила конкретно ее содержание: повесть и 3 рассказа общим объемом до 6 учетно-издательских листов. Я попросил К. П. Лошакову дать мне письменное редакторское заключение. 18 мая 1985 года К. П. Лошакова в беседе со мной зачитала основные положения черновых набросков редзаключения (машинописный текст его так и не был мною получен), вернула первый экземпляр рукописи с редакторскими пометками на полях и высказала свои требования по доработке. Хотя с большей частью замечаний я не был согласен, тем не менее, с целью найти возможность компромиссного решения, я произвел доработку и выполнил большинство требований старшего редактора.

2 июля 1985 года доработанная рукопись была вручена мною К. П. Лошаковой. Как следует из типового положения о подготовке рукописи к изданию, исправленную по замечаниям рукопись издательство обязано оценить в строго ограниченный срок, а именно: в течение 15 дней, с добавлением по 2 дня на каждый авторский лист. Объем доработанной мною рукописи составляет менее 6 авторских листов, следовательно, срок ее оценки истек 30 июля 1985 года, а так как письменное извещение в течение этого срока мне направлено не было, произведение считается одобренным. На этом основании прошу включить мою книгу в план выпуска 1986 года и заключить со мной письменный договор.