Олег Лукьянченко - Провинциздат

Вершиной подвигов студии – и финалом ее существования – стало празднование восьмидесятилетнего юбилея Пастернака. Изящный профиль-силуэт поэта с датами жизни, вывешенный на входной двери факультета, привлек на заседание студии массу гостей с мехмата и физфака…

Переполненная до краев аудитория; массивная свеча красного воска на столе, воплощающая ту, о которой читал стихи Андрей, озаренный колеблющимся пламенем; завороженное молчание публики… И в завершение – бессвязный лепет насмерть перепуганного деятеля из парткома, пытавшегося дать «политическую оценку» происходящему и дружно ошиканного студенческой массой…

Другу-критику эта история стоила аспирантуры; Андрея пихнули в распоряжение министерства обороны, отправившего его в двухлетнюю ссылку: сначала на Кавказ, а затем в сибирскую тайгу…

При всей разнице судеб и темпераментов, вопреки расстояниям, их дружба не осталась в славном прошлом. Академическая целеустремленность одного так не сочеталась с мальчишеской безалаберностью и бесшабашностью другого! Друг строго ограничил круг своих интересов чисто профессиональными, стремился к сознательной зашоренности – Андрей разбрасывался во все стороны, жадно ища все новых и новых впечатлений. Один упорно шел вглубь – другой безудержно размахивался вширь. Друг имел склонность к учительству и даже проповедничеству – Андрею неинтересно было наставлять кого-то: его одолевала жажда новизны для себя. Протаптывая литературные тропы, друг всегда шел ведущим – Андрея вполне устраивала роль ведомого…

Но при всех различиях жизненного склада они почти абсолютно совпадали во всем, что касалось литературы, без зазоров сходились во вкусах и пристрастиях и понимали друг друга с полуслова. Да и осмысление самой природы общества, в котором они жили, было у них близким, как и того, что вслух об этом говорить можно только с глазу на глаз…

2

Когда Андрей наконец вырвался из провинциздатского террария на волю, в первый момент даже уличный воздух показался ему живительным озоном. Конечно, эта иллюзия быстро развеялась: Конноармейская улица, изнанка города, перегруженная магистраль, забитая многотонными самосвалами, автобусами и прочей изрыгающей ядовитые газы машинерией, и всегда-то вызывала у пешехода потребность в респираторе, а уж сегодня ее распаренная изнурительным зноем атмосфера заставляла экономить на вдохе и отыгрываться на выдохе. При таком способе газообмена с окружающей средой долго продержаться не удалось бы, и Андрей постарался скорее скрыться в более пригодных для жизни кварталах.

На углу переулка Подвойского, украшая фонарный столб, висел аляповатый плакат с призывом-приказом: «Экономь воду!» и намалеванным ниже недозакрученным краном, роняющим три капли. Точнехонько под плакатом бил из водопроводного люка полуметровый фонтан и, даря мимолетную прохладу, широко растекался веселым ручьем в сторону проспекта Второй Конной армии. Андрей привычным приемом с разбегу перепрыгнул неиссякающий родник; увертываясь от пышущих жаром автомобилей, перебежал через дорогу и быстрым шагом двинулся вниз, в сторону парка имени Пресного.

Отцы-основатели Подонска заложили для центральной части города стандартную и удобную прямоугольную планировку. Говоря словами корифея советской поэзии (уже единожды бегло процитированного, хотя и без кавычек, в авторском предуведомлении): «На север с юга идут авеню, на запад с востока – стриты». Все авеню, то бишь проспекты и переулки, спускались к Подону, а стриты, именуемые просто улицами, составляли к ним перпендикуляры. Так что заблудиться в городе и приезжему довелось бы с трудом, кабы эта изначальная простота и стройность не нарушались не только «арыками» вроде только что форсированного Андреем, но и спонтанно возникающими разрытиями и траншеями, заборами и иными перегородками; тупиками, прерывавшими плавное течение улиц, которые затем, не меняя названий, вдруг появлялись вновь, как из-под земли, через несколько кварталов… Поэтому нередко в самых разных закоулках города можно было встретить заплутавшие автомобили. Они, подобно тараканам, слепо тыкались из угла в угол, пытаясь найти дырку для объезда нежданного препятствия или обогнуть безразмерную стену здания, выросшего поперек проезжей части.

Неимоверно озадачивали гостей города и особенности провинцеградской топонимики. Нет, изначально задумана она была без особых премудростей. Основой, как и следовало ожидать, служила лошадиная семантика: два главных проспекта носили имена Первой и Второй Конных армий; пересекали их улицы Конноармейская, Коннозаводская, Конногвардейская, Гужевая и Старопочтовая; ну, разумеется, как и везде, имелись улицы, названные в честь вождей центрального и местного значения. Но фокус заключался в том, что одна и та же улица без видимых причин на неприметном перекрестке превращалась, например, из Новободяновской в Маломихрютинскую, и уж тут понять что-нибудь непосвященному не было никакой возможности.

Случались и другого рода казусы. Так, лауреат Индюков жил на улице своего имени. Краеведы уверяли, что назвали ее в честь другого Индюкова, то ли революционера, то ли профсоюзного деятеля, но сам лауреат, когда его спрашивали, важно кивал и подтверждал, что да, конечно, в честь него самого…

Между прочим, от совсем старых времен остались улочки с именами и менее известных в позднейшую эпоху писателей. В таком упоительном районе жил в детские годы Андрей. Булыжные, в тоннеле из акациевых ветвей мостовые; бабули, торгующие на углах семечками; бочки с квасом, летние кинотеатры во дворах… И назывались эти улочки – Гоголевская, Ломоносовская, Державинская, Радищевская… Впрочем, для лирических отступлений сейчас не время…

Спустившись на два квартала от Конноармейской, Андрей повернул вправо на Пушкинский бульвар; вдоль ограды парка, откуда тянуло живым, хотя и все еще обжигающим воздухом, дошагал до проспекта Второй Конной армии, пересек его и остановился у входа в издательский комплекс «Киянки», где была назначена встреча с другом-критиком.

3

Размещенный в капитальном шестиэтажном доходном доме, выстроенном в начале века, комплекс этот с незапамятных времен служил пристанищем для трех основных провинцеградских газет: областных партийной и комсомольской и городской «Вечерки». Друг начинал когда-то корреспондентом молодежки, носившей тогда, как и сейчас, уже не угрожающе-боевое название «Большевистская дробь», а более миролюбивое: «Наследники Ильича». Он зашел навестить бывших сослуживцев.

На крыльце никого не было, и Андрей, чтоб не скучать в одиночестве, поднялся на второй этаж. Здесь он задержался у музейного стенда «Киянки». Центральное место в экспозиции занимал размашистый фотоснимок, изображавший ГПК в компании с Суицидовым и прочей свитой выходящими в подпитии из парадных дверей. Среди прочих запыленных экспонатов на видном месте помещалось удостоверение члена добровольной народной дружины, принадлежавшее нынешнему главному редактору Синюхе, и почему-то футляр от его же шариковой ручки. Особенно впечатлила Андрея фотокопия телеграммы тридцать седьмого года, присланной тогдашним грозным цекистом Артемом Артемовичем Артемовым и содержащей всего три слова: «Приехать не смогу». Из пояснительной надписи следовало, что партийный вождь приглашался на некое торжественное мероприятие, которое ему, видимо, оказалось совершенно по фигу. Но и такой пренебрежительный автограф босса с благодарным трепетом был увековечен в музейном фонде.