Олег Лукьянченко - Провинциздат

Теряясь в догадках, он отправил растерянное письмо другу-критику, надеясь, что тот сможет хоть что-то ему объяснить.

Всего через неделю пришел ответ. Друг рассказал о возникших на пути Андрея препятствиях Анатолию. Тот по собственной инициативе вызвался навести справки в издательстве. По словам Анатолия, все не так драматично, как представилось Андрею. Редактор, недавно занявший это место, реально хочет выпускать Андрееву книгу. Новые рассказы ему не понравились, но узнав, что автором интересуется сам Анатолий, он предложил ему отрецензировать их, и ежели мнение рецензента окажется благоприятным, то готов изменить свое.

А еще через неделю Анатолий прислал письмо Андрею – доброе, заботливое, обнадеживающее. Он писал, что прочитал его рукопись, в том числе и новые рассказы, их требуется слегка «дотянуть», как он выразился, – и тогда все пойдет. Тут же следовали емкие и дельные советы по «дотягиванию», которое не требовало коренных изменений и долгих сроков.

Письмо Анатолия зарядило Андрея рабочим энтузиазмом. Он махнул рукой на все прочие дела и с пылом погрузился в собственную прозу. Работалось легко еще и потому, что Анатолий уловил в его рассказах те линии, которые он и сам считал недопроявленными, когда торопился успеть до отпуска закончить все, и сейчас ему не приходилось ломать себя и насиловать, потакая чужим прихотям, а нужно было лишь довести до совершенства собственные не до конца реализованные задумки.

Он уложился в две недели, отправил написанное чудом найденному заступнику и… вернулся в окружающий мир…

А в нем, оказывается, уже незаметно обосновалась зима…

2

За год с лишним пребывания в Провинциздате Андрей более или менее освоил основные технологические приемы редакторской работы. А вот обширную документацию, сопровождающую все этапы производственного процесса, изучил далеко не в полной мере. Документации этой скапливалось немеряно. Оставим в стороне всякие графики, планы, нормозадания и т. п. Не будем останавливаться даже на самых увлекательных, архивных документах, что хранились в толстенных коленкоровых папках, маркированных по алфавиту. (Хотя они-то заслуживают внимания: это был свод редзаключений, рецензий и прочей писанины, касающейся представленных в издательство рукописей; изучая на редком досуге пожелтевшие, в следах тараканьей жизнедеятельности странички, Андрей с удивлением узнал, что и до него, десятилетия назад, находились редакторы, пытавшиеся воспрепятствовать серости и бездарности атакующих Провинциздат авторов, в том числе и самых ныне именитых – того же Бледенки; но, судя по нынешнему положению, ничего у добросовестных предшественников не выклевывалось: бюрократическая контора по производству макулатуры работала бесперебойно.)

Сосредоточим внимание лишь на одной небольшого формата конторской книжице, которая называлась «Журнал учета авторских договоров».

Но прежде чем обратиться к ней, раскроем важную статью бюджета редактора, игравшую бодрящую роль в оплате его пыльного труда.

Помимо ежемесячной зарплаты, квартальных и годовых премий, редактор имел право раз в год выступить в качестве так называемого составителя. Эта работа приравнивалась к авторской, хотя и оплачивалась по более низким, чем за оригинальные произведения, расценкам, ибо составитель создавал новую книгу из уже существующих произведений. Например, коллективный сборник молодых прозаиков, в котором Трифотина напечатала рассказ Андрея. Соорудить такой сборник – дело довольно трудоемкое: отобрать из множества претендентов подходящих, скомпоновать их тексты в едином тематическом русле. Другое дело – когда сборник готовился из уже проверенных, так сказать, временем ингредиентов. Тут работа требовалась чисто механическая: посредством клея и ножниц. И Андрею досталась именно такая: для серии «Школьная библиотека» – малюхонькая брошюрка из трех рассказов Станюковича, объемом всего-навсего три печатных листа. (Разъясним в скобках для непосвященных. Печатный лист – это единица измерения текста, насчитывающая сорок тысяч печатных знаков, к последним же относится любой типографский значок – буква, цифра, знак препинания, а также пробел между словами. В описываемую докомпьютерную эру печатный лист умещался приблизительно на 22–23 машинописных страницах.)

В оценке редакторского труда главным был тот же показатель, что и для сочинителей, – валовый. Ежемесячное нормозадание составляло 7 печатных листов поэзии, либо 9 листов оригинальной (в смысле не печатавшейся ранее) прозы, либо 15 листов переизданий. За выполнение этой нормы редактор получал зарплату. Составление же оказывалось приработком – и немалым, когда книга имела солидный объем. Трехлистовая, что поручили составить Андрею, разумеется, барышей ему не сулила. Ну да ладно: он пока в статусе начинающего, а принцип чур за новенького штука общепринятая, и пусть его; да и работы-то, по правде говоря, особой не требуется: слепил вместе три рассказика, вычитал расклейку, исправил кое-какие типографские опечатки – и готово. Но все-таки любопытно: а как с этим составительством у его коллег по редакции?

Задавшись этим вопросом, он и пролистал журнальчик учета авторских договоров. У всех, включая начальницу, годовой объем составительства оказался примерно одинаковым – по пятнадцать листов. Аж в пять раз больше, чем у него! Ну что ж – все они с большим стажем, возражений нет. Но на одной из страничек взгляд Андрея зацепился за еще одну знакомую фамилию – Бельишкин. Как он недавно узнал, она принадлежала отцу Лошаковой. Причем значился он в журнале не как составитель, а как полновесный автор десятилистовой книги «Стремнина классовой борьбы», воспевающей, как и следовало ожидать, любимого им мастера исторического пера Индюкова. Еще, стало быть, гонорар за десять печатных листов в семейную копилку – да не по составительским, а писательским расценкам. А вот та же фамилия мелькнула снова, только теперь в женском роде – Бельишкина Раиса Павловна – составитель сборника публицистических статей и очерков «Котлоатом – любовь моя!» – двенадцать листов. Наверняка тоже какая-нибудь родственница старшего редактора; судя по отчеству, – возможно, сестра. Это что ж получается?.. Семейный подряд? Или промысел?.. Помнится, что-то ему и Сырнева на сей счет втолковывала. Но он в тот раз особенно не вникал в ее сумбурный монолог.

Андрей спросил ее: что там она рассказывала о сестре Лошаковой? Вероника Сергеевна подтвердила его догадку – и с жаром обладателя тайного знания добавила:

– Да вы думаете, Лошакова одна такая, Андрей Леонидович? На этом сочном лугу вся головка провинциздатская пасется. Дочка Зои Ивановны, жена Цибули, сын Викентьевой… всех и не упомнить.