Олег Лукьянченко - Провинциздат

– Что-то я в журнале учета таких фамилий не встречал, – усомнился Андрей.

– Так у родственников же другие фамилии! Цибулиной жены – Урчанская, монаховской дочки – Капустина…

Вот оно что!.. Ну конечно – как же он сам-то не сообразил?

После разговора с Сырневой Андрей еще раз скрупулезно просмотрел столь занимательный журнальчик – и не единожды встретил там названные Вероникой Сергеевной имена.

Итогом его разысканий стал список постоянных участников семейного промысла, куда, помимо Лошаковой, вошли многолетняя партийная вожачка и серый кардинал Монахова, ее заместительница в партбюро и подчиненная по службе Викентьева, а также главный редактор Цибуля.

3

Вскоре после сделанного открытия Андрея пригласил для приватной беседы новый секретарь партийного бюро Тихон Тихонович Неустоев. Прежде они практически не общались: никаких точек соприкосновения не имели, если не считать того, что Андрей именно Неустоеву отдал докладную по поводу рукописи Казорезова. О Неустоеве Андрею было известно, что до прихода в Провинциздат тот служил редактором районки да еще выступал в местной прессе, в том числе и на страницах «Подона», с рецензиями на книги здешних письменников. Рецензиями, на вкус Андрея, стандартными и примитивными, типа: автор отразил то-то и то-то, а кое-что другое недоотразил и т. п. Тем не менее с десяток лет назад Неустоев входил в обойму подонских младокритиков, печатался в соответствующих сборниках и участвовал в выездных семинарах. Но, вероятно, давненько забросил это малоперспективное на провинциальной почве занятие и полностью сосредоточился на редактировании сельскохозяйственной литературы. Работал он не разгибая спины, окружающих почти не замечал, но, в отличие от вечного передовика Цветикова, за свою завидную усидчивость и прилежание поощрений не удостаивался; напротив, постоянно получал нарекания за пресловутую сверхнормативную правку.

К себе в редакцию Неустоев привел Андрея в обеденный перерыв, когда другие сотрудники отсутствовали, усадил напротив себя за стол, похлопал отечными, покрасневшим от напряжения глазами и, шумно дыша, объявил:

– Андрей Леонидович, хочу поговорить с вами о моральном климате в коллективе вашей редакции. Партбюро считает, что обстановка там у вас нездоровая, дисциплина хромает. Камила Павловна жалуется, что вы ее травите…

– Чего-чего делаю?.. – переспросил Андрей.

– Травите, – растерянно повторил сбитый с мысли Неустоев, – ну, грубите, спорите с ней, не выполняете ее указаний.

– А-а-а… – как бы с облегчением протянул Андрей, – вон вы о чем, а я уж подумал: каким таким ядом – мышьяком или цианистым калием? Вы ее больше слушайте! Брехня это во всех смыслах, Тихон Тихоныч!

– Вот я и раньше замечал, – с раздражением заметил Неустоев, – какие вы допускаете резкие непродуманные высказывания. На собраниях, на Днях качества. Умней всех себя считаете, что ли? Так тут есть люди не глупее вас.

«Явно на себя намекает», – догадался Андрей, снисходительно улыбнулся и ответил:

– Ну, знаете, Тихон Тихоныч, чтобы заметить нелепости и несуразицы нашей издательской жизни, семи пядей во лбу не требуется. Это по плечу любому здравомыслящему человеку, и вам в том числе.

– Что вы имеете в виду? – не понял Неустоев.

– Да то же, что и вы, наверно. Взять хотя бы эту травлю, о которой вы только что упомянули. Как вы ее себе представляете? Лошакова – загнанная лань, а Амарин – кровожадный злодей с обрезом? Да Камила Павловна сама кого хошь с потрохами съест и не поморщится. Вы ж ее, поди, лучше меня знаете.

– Да, конечно, – поспешил согласиться Неустоев. – У Камилы Павловны характер не мед, но раз уж она заведующая редакцией, то с вашей стороны неэтично…

– А кормить своих родственников из издательского корыта – это этично?

– Как кормить?.. – выпучил глаза Неустоев.

– Авторством, составительством. У самой Лошаковой «Мать ваша земля» составлена – пятнадцать листов. Папаши ее монография – десять. Раиса какая-то Бельишкина, не знаю, кто это такая…

– Сестра Лошаковой, – машинально вставил Неустоев.

– Ну вот, вам она, оказывается, известна, – еще двенадцать листов. А вы мне тут про этику рассказываете…

– Откуда у вас такие сведения?.. – озадаченно наморщил лоб Неустоев.

– Сведения общедоступные. Возьмите журнал учета авторских договоров – и сами убедитесь…

Неустоев устало призадумался. Андрей же, воспользовавшись паузой, перешел в наступление:

– Еще вы про дисциплину тут мне напоминали. Так Лошакова ж первая ее и нарушает. Вы ведь читали мою докладную насчет Казорезова. Демонстративное невыполнение директив вышестоящего органа…

– Да с этим мы уже все решили, – как от чего-то малосущественного, отмахнулся рукой Неустоев. – Рукопись вернули Казорезову на доработку… («Как, опять? – мысленно ахнул Андрей. – Да сколько ж можно-то?!») После этого пошлем на повторное рецензирование в Главк… У нас с вами сейчас о другом должна голова болеть… – Неустоев зажмурился и принялся яростно тереть виски, очевидно, чтобы предотвратить гипотетическую головную боль. – Тут в издательство комиссию посылают из апкома по указанию Комитета, а вы нам плюс к тому отношения со всей писательской организацией испортили, Никифора Даниловича в тяжелое положение поставили, народ баламутите…

– Да бросьте вы, Тихон Тихоныч! – возмутился Андрей. – Что за бредни! Какой народ? Что за тяжелое положение. Я-то тут при чем?

– Разве не вы посылали письмо в Комитет?

– Никаких писем я никуда не посылал. Все, что я сделал, – это та самая известная вам докладная, а вы вокруг элементарного дела какую-то свистопляску закрутили!..

Неустоев схватился за голову.

– Я с вами больше не в состоянии разговаривать, Андрей Леонидович, – безнадежным тоном произнес он, упершись взглядом в поверхность своего стола. – Пусть Никифор Данилович сам с вами разбирается… И на черта мне это секретарство! – с тихим отчаянием он вяло стукнул кулаком по разбухшей от бумаг папке. – Тут работы выше крыши, а они…

Андрею стало жаль своего собеседника.

– Тихон Тихоныч, – мягко сказал он. – Вы же порядочный человек. К тому же литературный критик. Неужели вы сами не понимаете, что Казорезов – никудышний писатель.

– Да все они в нашем Союзе не Львы Толстые! – вскрикнул Неустоев. – Ладно, идите, – устало махнул он рукой и суетливо стал перебирать бумаги на столе.

4

Перед дверью своей редакции Андрей услышал доносящиеся изнутри возбужденные голоса. Войдя, увидел стоящего перед столом Лошаковой Кныша и уловил концовку его последней фразы:

– …опять, говорит, бодягу издавать придется. Да что это за отношение к писателю!.. – Заметив Андрея, Кныш указал на него пальцем: – Ага, вот и он сам. Что это за гадости вы говорили о моей рукописи? – в упор спросил он.