Олег Лукьянченко - Провинциздат

Не успел он вернуться на свое место, как к трибуне бросилась старшая машинистка Свекольникова.

– После выступления Амарина не выступить нельзя, – зачастила она. – Меня очень возмутило выступление Амарина. Я ветеран труда, работаю в издательстве почти двадцать семь лет, и за все это время я не увидела в делах администрации и партбюро неблаговидных дел, что якобы у нас такая обстановка в издательстве, которая требует вмешательства вышестоящих инстанций. Вы, Андрей Леонидович, недавно в издательстве, а уже сделали такие выводы. Вы даже о писателях делаете свои выводы. Вот когда мы печатали рукопись Скрипника, вы высказали в машбюро такое мнение: была бы ваша воля, вы такого писателя не подпустили бы к издательству и на сто метров. Слышать такое мнение от редактора было очень неприятно и странно. А вопросы, изложенные в письме Сырневой, это наши внутренние издательские дела, которые можно и нужно было решить, выяснить в коллективе, а не писать в Комитет. Вы, Вероника Сергеевна, никогда не выступаете на собраниях, и для меня ваше письмо в Комитет непонятно… – закончила Виктория Ксенофонтовна и с молниеносной быстротой – так же, как она и работала, вернулась на свое место.

С крайней неохотой поднялся главный редактор. Изучивший его манеру выступлений Андрей особенно и не прислушивался, лишь отметил про себя, что сегодня даже отдельные фразы Цибули, обычно кажущиеся осмысленными, понять было почти невозможно.

– Эта книга – лицо издательства… – бубнил Цибуля. (Какая книга? Та, что набор рассыпали?) – Нельзя сказать, что вся вина Лошаковой. По книге «Мать ваша земля» – упущение администрации. (При чем здесь эта лошаковская «Мать ваша». Какое она отношение к юбилеям имела?) – В письме факты перепутаны, мягко говоря… Следует признать, что факты подтвердились частично…

Все это время виновница сборища отчаянно тянула руку, желая выступить, но в президиуме порыв Сырневой упорно не хотели замечать. Цибулю сменил директор, похоже, с целью закруглить утомительную процедуру

– По всем позициям письма, мне кажется, все ясно, – устало сказал он. – Всем нужно подумать, сделать выводы – как лучше сделать работу, соблюдать порядок. Я бы так сформулировал: своевременно рассматривать все случаи отступления от производственного процесса, этических и других вопросов. Все вопросы нужно выносить на суд коллектива. Я считаю, что сомнительно накапливать факты, молчать, а потом все это выплеснуть в подобном письме. Автор ко мне приходила, я ей советовал обсудить в коллективе. Согласен с позицией апкома. Думаю, нам всем нужно с ней согласиться…

– Почему мне не дают слова? – вскочила Сырнева. – Тут меня всячески поносят, как преступницу какую, а я даже выступить не могу?

Директор сник и уступил трибуну.

Глаза Сырневой блестели от слез обиды, голос дрожал.

– Те, кто упрекал меня, что я написала сразу в Комитет, не подняв этот вопрос в коллективе, неправы. Об этом я не раз говорила на Днях качества! Ни партбюро, ни администрация выводов не сделали. В результате Лошакову представили к награде. Я не согласна, что факты подтвердились частично. Вина Лошаковой в том, что график выпуска книги составлялся без учета реального положения дел. К юбилею Главного Подонского Классика редакция была совершенно не готова. Считаю нечестным обвинять кого-то в создании книги памяти классика. Ведь редакция не могла предложить других вариантов, выбора просто не было. Но и эту книгу издавать – преступление. Целый том некрологов! С ума сойти можно, прочитав ее! Это прямое разбазаривание денег. Коль оригинал поступил в корректорскую – значит, составителю Крийве выплачена определенная сумма. Почему же вовремя не остановили это безобразие? Администрация никаких мер не при-нимала… – Сырнева расплакалась и выбежала из кабинета. Кое-кто в публике с завистью посмотрел ей вслед. Другие с надеждой взирали на президиум, ожидая сигнала об окончании затянувшейся пытки…

И тут поднялся и воззвал к присутствующим о внимании Тихон Тихонович Неустоев.

– У-у-у, – разочарованно выдохнула аудитория. Кто-то в дальнем углу, не спрашивая разрешения, дернул на себя оконную раму – и вялая, едва уловимая струйка морозного воздуха неуверенно поползла по залу, напоми-ная о том, что где-то там, в невообразимой дали, люди могут свободно дышать…

14

– Я как секретарь партийного бюро считаю себя обязанным выступить и дать партийную оценку всему происходящему в нашем издательстве, – начал Неустоев и многозначительно обвел взглядом аудиторию, на секунду задержав его на Андрее. – Во всех этих делах партийной организации предстоит определиться на будущее, с тем чтобы исключать факты всевозможных нарушений. Надо признать, что ранее контроль над этим вопросом со стороны партбюро прежнего состава был ослаблен. Положение надо исправлять. На партбюро было принято решение поручить комиссии по осуществлению контроля деятельности администрации и члену бюро – председателю поста народного контроля… (Это еще кто такой? Первый раз слышу! – удивился Андрей.) …проверить все и доложить партбюро, в том числе и по гонорарам за книги отца Лошаковой, ее сестры и ее самой за составление и литзапись. Товарищи разберутся во всем, хотя уже и сейчас видна нескромность товарища Лошаковой, допустившей по своей редакции издание и оплату сразу трех книг, авторами, составителями и литзаписчиками которых являются три члена семьи. Тут выступал Андрей Леонидович – привел факты нескромности и других сотрудников Провинциздата. Впредь мы такого не допустим, в этом могу заверить коллектив…

«Все, что ли?..» – с надеждой подумал Андрей и, вероятно, все, кто не по своей воле засиделся в тесном для такого количества людей кабинете. Но Тихон Тихоныч не уходил с трибуны.

– Я вынужден еще на некоторое время задержать всех. Вопрос очень важный. В ходе проведенного мною расследования выяснились еще более возмутительные факты, касающиеся некоторых сотрудников и, как ни горько мне об этом говорить, членов партийного бюро. Речь идет прежде всего о Зое Ивановне Монаховой.

Тут уж все с любопытством угнездились поплотнее на своих едва не покинутых сиденьях и воззрились на Неустоева, а Монахова уставилась на Тих-Тиха с неподдельным изумлением.

– Выяснилось и было подтверждено документально, – с непривычной четкостью вещал Неустоев, – что Зоя Ивановна, будучи старшим редактором редакции массово-политической литературы, допускала грубые нарушения производственной и партийной дисциплины. В частности, она постоянно искусственно завышала объемы сборников, в которых была составителем, то есть, допустим, по плану объем десять листов, а книга выходила пятнадцать листов, соответственно, в полтора раза вырастал и составительский гонорар. Затем, будучи на протяжении многих лет секретарем нашей партийной организации, товарищ Монахова утаивала свои дополнительные доходы от партии и с огромных сумм не уплачивала членские взносы. – Мухоловкин, словно не веря собственным ушам, крутил глазами с Неустоева на Монахову и обратно, сама же она сидела с лицом каменной бабы, будто речь шла о ком-то другом. – И наконец, являясь уже не один год работающим пенсионером, Зоя Ивановна при этом подавала сфальсифицированные справки в собес и получала полную пенсию, то есть допускала прямые нарушения закона. Я думаю, что новому составу партбюро надлежит досконально разобраться с подобными фактами и полностью устранить их возможность в нашей дальнейшей работе, – весомо закончил Неустоев и сел.