Ахмед Рушди - Кишот [litres]

Пожалуйста, не забывайте, что я в буквальном смысле слова появился на свет вчера. Ну, прям в буквальном, чуть раньше, чем вчера, но вы меня поняли. Я гораздо младше, чем выгляжу, потому что быстро расту. К тому же в голове у меня – сплошь он, его видение всего на свете, поэтому мне трудно отойти и со стороны взглянуть на то, что он есть. Даже сейчас, когда я – сам себе Пиноккио! – сделался из плоти и крови, я не чувствую, что полностью отделился от него. Я в большей степени ощущаю себя его составной, а не отделившейся от него частью, вот так. Мне неприятно говорить это: он далеко не лучший из капитанов, но он все еще управляет кораблем. Сейчас я думаю об охоте за большим белым китом. Ясен пень, мне известно об этом только потому, что он (а) читал в гостинице книгу, когда на телеканалах проходила профилактика – о да, это правильный ответ, – и (б) смотрел старый фильм с Грегори Пеком, Ричардом Бейсхартом и Лео Генном, который показывали на канале АМС в рамках ретроспективы перед “Безумцами”, “Во все тяжкие” и “Ходячими мертвецами”. Не суть, но вот что об этом думаю я. Капитан, одержимый идеей победить огромного кита, умирает вместе с этим самым китом, а с ними и команда, проехавшая на ките не меньше своего капитана. Только Измаил – единственный ничем не одержимый член команды, который всю дорогу относился к этой охоте как к работе, – выживает, чтобы рассказать эту историю. Историю, которая учит нас, что отрешение – ключ к выживанию. Одержимость разрушает одержимого. Как-то так. Так что если наш старенький “шевроле” – “Пекод”, тогда, я подозреваю, мисс Салма Р. – громадная рыбина, а он, “папаша”, – мой Ахав.

Это вызывает у меня вопрос: могла ли она что-то когда-то ему сделать? Оттяпала ли метафорическую ногу? Это сексуальная метафора, верно. Нога, ясен пень, в данном случае этот, как его… Эвфемизм. Подставное слово для Другой Выступающей Части Тела. А словосочетание деревянная нога указывает на дерево. (Ха-ха три раза и смеющийся эмодзи с катящимися из глаз слезами.) Либо так: тот факт, что она есть в этом мире, но ей нет до него никакого дела, заставляет его чувствовать себя, как это, деревянноногим? Если Возлюбленная равнодушна к своему воздыхателю, может ли воздыхатель вознамериться выследить ее и нацепить на гарпун? Возжелать обмотать себя веревкой от пронзившего ее гарпуна и в экстазе кануть вместе с ней в темных морских пучинах? “Из самой глубины преисподней наношу тебе удар”. Согласитесь, что интересно: эта строчка из книги постоянно крутится в его (а значит, и в моей) голове. Отсюда вопрос на миллион долларов: что он собирается делать, если каким-то чудом сумеет оказаться к ней настолько близко, чтобы быть в состоянии что-то сделать (что – ко всем чертям – решительно невозможно)? Кинется целовать или убивать? В его голове есть биты оперативной памяти, вход в которые для меня закрыт. Думаю, ответ на этот вопрос стоит искать именно в тех битах.

Отсюда вопрос: почему в его голове есть биты, в доступе к которым мне отказано? И как это работает с учетом того, что я все еще его составная часть? Да, я гадаю, но смотрю на это так. Я вижу себя посетителем его внутреннего мира, а этот мир я вижу как реальное место со всякими там городами, дорогами, озерами и прочим. С транспортной системой. И во всем этом у меня много к чему там есть доступ: я могу передвигаться, как мне вздумается, заходить в его памяти всюду, куда заходит он, в эпизоды его прошлого, в передачи, что он посмотрел, в книги, что прочитал, к людям, которых он знал, ко всему, как это сказать… Населению. Ко всем, кто есть в его воспоминаниях, познаниях, мыслях и даже, возможно, снах. Но, я вижу это все яснее и яснее, в голове у него не все в порядке, и я считаю, что участки, которые я в ней не вижу, – зоны безумия, содержимое которых настолько перепуталось, что заблокировало вход в эти зоны, это похоже на разрушенные дома из телерепортажей с войны о бомбежках в этой, как ее, Сирии. Эти части его головы похожи на перемешанный пазл, там все либо в тумане, либо разрушено, самолеты туда не летают, дороги загублены на хрен, а может, и заминированы, все это оцеплено какими-нибудь специальными подразделениями, скажем, миротворческими силами ООН, голубыми касками или, как их там… Смурфами. А значит, туда не попасть. Не попасть, если Смурфы тебя не впустят.

Мне кажется, нас обоих до сих пор волнует то, что произошло на озере Капоте. Кажется, что мысли об этом вращаются вокруг Папаши К., как жернова ветряных мельниц. Сейчас он выглядит потерянным. После птичьего знака на озере Капоте я подумал: отлично, хотя бы начнем куда-то двигаться. Нас ждет Нью-Йорк или облом. Сообщите всем. Мы стремимся туда, как стремятся все и каждый, чтобы обрести любовь или потерять все, чтобы родиться заново или умереть. А чем еще достойным можно там заняться? Ничем. Его там ждет женщина. Не знает, что ждет, но ведь ждет. Или знает, но не ждет, ей все равно, и этот урок обернется для него окончательным концом. И вот тут позвольте мне, как это… Вмешаться в разговор: а что же я? Возможно, в этой авантюре есть что-то и для меня? Я в этом заинтересован. У меня в голове живет воображаемая подруга, и мне нужно сделать ее реальной. Она ходит по улицам Нью-Йорка, одинокая, как и я; секундочку, что я вижу? Неужели она повернулась и идет ко мне?.. Держи карман шире! Эта красивая девушка, воздушный шар моей мечты, она там, но в любой момент может лопнуть из-за того, как он себя ведет.

Такое впечатление, что после той стычки на озере Капоте у него что-то сдвинулось в мозгах. Если до этого его сознание было хотя бы отчасти ясным, теперь оно полностью затуманилось. “Нью-Йорк” превратился для него в умозрительную концепцию. “Конечно-конечно, – бормочет он, когда я спрашиваю его об этом, – мы будем там. Это как долины, – заявляет он, – это состояние сознания”. В последнее время все, что ему на самом деле нужно, – номер в мотеле и телевизор, для него это реальный мир, а этот, с агрессивно настроенными белыми женщинами, он хочет выключить; мне порой кажется, что так и будет всегда, мы так и будем всегда брести куда-то, присматриваться, но так никуда и не попадем, что это Одиссея без Итаки, без Пенелопы, а я сам – Телемак, вынужденный скитаться с ним без всякого представления о пункте назначения или доме, вдали от, вынужден снова повторить, девушек.

Я новичок в этом мире. Пока что я пытаюсь понять, как он работает, как работает его мир, единственный доступный для меня. Мироустройство по Кишоту. Я пытаюсь понять, что считается нормальным, но мир вокруг меня все время исчезает. В телевизоре, а я (у меня нет выбора) много смотрю телевизор, почти каждый уверен, что знает, что нормально, но мнения не совпадают. Я использую пульт, чтобы найти ответ.