Жоэль Диккер - Последние дни наших отцов

Риар был американцем из Лагеря Х в Онтарио, учебного центра УСО для Северной Америки. В свои тридцать два года он имел долгий опыт работы на местности, сперва в качестве военного, затем агента УСО. Его отец был консулом в Париже, сам он в детстве провел там несколько лет и владел французским в совершенстве. Это был приятный, крепко сбитый, коротко стриженый человек с круглым лицом, в маленьких очках и с ухоженной бородкой. Неизменно исходившее от него невозмутимое спокойствие зачастую сбивало собеседников с толку; при первой их встрече в Лондоне Пэл за него испугался. Но за несколько дней подготовки к совместному заданию проникся к нему огромным уважением.

Адольф по прозвищу Дофф, на три-четыре года моложе Риара, имел двойное гражданство — австрийское и британское — и свободно говорил по-французски; последние полтора года он был радистом Секции F. Привлекательный, изящный, обаятельный, с легким характером, он, однако, отличался сильной нервозностью и успокаивал себя более чем сомнительными шутками.

Все трое вылетели с базы Темпсфорд в Бедфордшире, откуда совершал все полеты 138-й эскадрон королевских ВВС, задействованный в операциях УСО. Перед отъездом они встретились с полковником Букмастером, новым главой Секции F, англичанином, бывшим генеральным директором “Форда” во Франции. Ночь была тихая. “Удачи вам”, — сказал Букмастер, раздавая подарки. Пэлу достался портсигар, полный. Букмастер всегда дарил маленький подарок отъезжающему агенту: во-первых, в знак дружбы, а во-вторых, вещи могли пригодиться для обмена. Сам портсигар почти ничего не стоил, зато сигареты были ценным товаром.

— Я не стану их курить, — сказал Пэл, давая понять, как тронул его этот жест.

— И очень зря, — улыбнулся Букмастер.

Темпсфорд был, безусловно, самым секретным и самым важным аэродромом ВВС. Для пущей безопасности ему придали облик большого луга, главным зданием служило старое гумно Gibraltar Farm, с виду — настоящий сарай. Здесь агенты проводили последние минуты перед вылетом. Никто, даже обитатели соседней деревни, не имел понятия о том, что происходило у них под самым носом. Пэла, Риара и Доффа сопровождал сотрудник УСО, офицер воздушной связи. Он выдал им план полета, проинструктировал, затем осмотрел груз, который они везли. А кроме того, в последние мгновения на британской земле передал им две упаковки таблеток: бензедрин, который при необходимости не даст им уснуть, и таблетку L — таблетку самоубийства, цианистый калий на случай провала.

— Пилюля “дай дуба”! — воскликнул Дофф, взяв крошечную капсулу в каучуковой оболочке.

— Она и для убийства годится? — поинтересовался Пэл.

— Только для убийства тебя самого, — спокойно и равнодушно ответил Риар. — Может статься, тебе захочется умереть.

— Пилюля “дай дуба”! — веселился Дофф.

С помощью таблетки L провалившийся и схваченный агент мог совершить самоубийство, чтобы избежать пыток в подвалах абвера или не выдать важные сведения.

— И как скоро сдохнешь? — спросил Пэл.

— Через минуту-другую.

Пока они разговаривали, Дофф в глубине сарая притворялся, что проглотил пилюлю, — катался по земле и громко стонал.

Они сели в самолет.

Первым из “Уитли” на французскую землю должен был прыгать Дофф; встав над люком, он крикнул диспетчеру: “Я Адольф Гитлер! Ахтунг, боши! Hitler, mein Lieber! ” Риар, поглядев на него с досадой, заверил Пэла, что для того это нормально.

Когда после приземления они снова сошлись на пустынном лугу, Дофф для храбрости держал в руке кольт-сорокапятку. А через несколько секунд едва не подстрелил разведчика, шедшего к ним от группы встречавших. Риар, разразившись потоком грязных ругательств, потребовал от пианиста прекратить баловаться оружием — явно не в первый раз. Потом из темноты вынырнули люди и быстро погрузили в два фургона дюжину тяжелых контейнеров с грузом, сброшенным вместе с троицей пассажиров. Пэла, Риара и Доффа отвезли в надежное место, а разведчик проверил, до конца ли уничтожены последние следы их прибытия.

Они провели во Франции всего несколько дней — только чтобы осмотреться и помочь принявшей их ячейке Сопротивления разобраться с пистолетами-пулеметами “Стэн”, которые были частью груза. Пэл восхищенно слушал, как Риар разъясняет все о поломках “Стэна”, подражал его позам, жестам, интонациям. Когда-нибудь и он станет опытным агентом, ответственным за задание. Затем они перешли границу в Базеле и оказались в Швейцарии. Главной их задачей было обеспечить надежный канал отхода в Великобританию через Швейцарию, Свободную зону [8] Имеется в виду Свободная зона на юге Франции. и Испанию. Они провели какое-то время в Берне, где находился один из филиалов УСО, поставлявший по своему каналу швейцарские станки для нужд английской военной промышленности.

В Берне Пэл и Дофф поселились вместе в гостинице в центре города. Риар снял номер в другом отеле. Правила безопасности требовали, чтобы они жили по отдельности и не показывались вместе в общественных местах. Каждое утро Пэл встречался с Риаром на променаде вдоль реки Аре и проводил с ним большую часть дня. Дофф ограничивался своей ролью радиста и не принимал прямого участия в миссии. К Пэлу он присоединялся вечером, за ужином. Он ценил общество юноши. И когда оба, валяясь на узких кроватях в тесном гостиничном номере, курили швейцарские сигареты, Дофф рассказывал Пэлу о себе. Однажды ночью он заговорил о том, что такое страх.

— Здесь не Франция. Во Франции страшно все время, каждый день, каждую ночь. Знаешь, что такое страх?

Пэл кивнул. С самого приземления его как тисками сжимала глухая тревога, не отпускавшая до сих пор.

— Я его почувствовал сразу, как мы прилетели. В первый же вечер.

— Нет, это все дерьмо собачье. Я про страх, который грызет тебя изнутри, мешает спать, мешает жить, мешает есть и никогда не дает передышки. Страх, настоящий страх затравленных, ненавидимых, опозоренных, затоптанных, изгнанных, непокорных, страх тех, кому грозит смерть, если их узнают, хоть они и невелики птицы. Страх жить. Иудейский страх.

Дофф закурил и предложил сигарету Сыну.

— Ты уже блевал от страха, Пэл?

— Нет.

— Ну вот. Когда будешь блевать от страха, тогда и узнаешь по-настоящему, что это такое.

Они помолчали.

Потом Дофф заговорил снова:

— Ты первый раз на задании, да?

Пэл кивнул.

— Вот увидишь, самое тяжкое — не немцы, не абвер, а люди. Если б приходилось бояться только немцев, это была бы пара пустяков: немцев за версту видно, у них плоские носы, белесые волосы и грубая речь. Но они не одни, да и не были никогда одни: немцы разбудили демонов, призвали людей к ненависти. Ненависть популярна и во Франции — ненависть к другому, темная, унизительная, так и хлещет изо всех: из соседей, друзей, родных. Может, даже из наших родителей. Нам нужно остерегаться всех. И это самое тяжкое. Минуты отчаяния, когда тебе кажется, что некого спасать, что все так и будут друг друга ненавидеть, что большинство будут убиты только за то, что они есть, и только самые скрытные, те, кто лучше всех спрятался, умрут от старости. Эх, брат, как тебе будет больно, когда выяснится, как часто ближние заслуживают ненависти — даже друзья, даже родители, я ж говорю. А знаешь почему? Потому что они трусы. И однажды мы заплатим за это, заплатим потому, что нам не хватит храбрости восстать, криком кричать о величайшей мерзости. Никто не хочет кричать, никто — людям крики поперек горла. На самом деле не знаю: то ли поперек горла, то ли хуже горькой редьки. Только тех, кто кричит, бьют — просто так, чтобы бить. И никто вокруг не возмутится, никто не поднимет шум. Так всегда было, есть и будет. Безразличие. Самая страшная болезнь, страшнее чумы, страшнее немцев. Чуму изведут, а немцы смертные, рано или поздно передохнут. Но безразличие не победить, по крайней мере легко. Безразличие — вот причина, почему мы никогда не будем спать спокойно; и в один прекрасный день мы потеряем все не потому, что слабы и нас раздавили те, что сильнее, но потому, что были трусами и ничего не сделали. Война есть война. И на войне осознаешь самые ужасные истины. И худшая из них, самая невыносимая — то, что мы одни. И всегда будем одни. Одинокие из одиноких. Навсегда одинокие. Но жить все равно придется. Знаешь, я долго думал, что всегда найдутся люди, которые нас защитят, другие . Верил в этих других , в эти химеры, воображал, как они, сильные и отважные, придут на помощь славному угнетенному народу. Но таких людей не существует. Посмотри на УСО, посмотри на этих людей, так ли ты представлял себе мужество? Я — нет. Я вообще не думал, что придется идти на войну. Я же не умею воевать, я никогда не был драчуном, сорвиголовой, храбрецом. Я ничто, и я здесь только потому, что не нашлось никого другого…