Жоэль Диккер - Последние дни наших отцов

Пэл продолжать лгать. Внушал, что речь о военных действиях, ронял порой неоконченную, полную недомолвок фразу. Она трепетала — он знал. Конечно, ему самому было противно так себя вести, но по крайней мере он, заставляя ее тратить время, не подвергал ее ни малейшему риску. Милая француженка, документы в полном порядке, а в открытках невинный текст, к тому же они даже не датированы. Если ее выследят и обыщут, у нее не будет никаких проблем. Может, сказать ей правду? Нет, не поймет. Ему не нравилось ее использовать, не нравилось ей лгать, но приходилось хранить тайну, чтобы она все так же исправно служила ему почтальоном.

Он пересчитал открытки. Восемь. Всего пришло восемь штук. Восемь открыток из Женевы. С февраля он получил шесть. Одна в месяц, в безупречном ритме. Самые прекрасные месяцы в его жизни. Приходили они всегда одинаково: в конверте, без марки и адреса, безымянная рука опускала их в почтовый ящик. Но чья это рука? Поля-Эмиля? Нет, если бы Поль-Эмиль регулярно бывал в Париже, он бы зашел сам. Сын наверняка сидит в Женеве и совершенно прав.

С момента отъезда мальчика отец еще никогда не был так счастлив: все эти открытки — словно сам Поль-Эмиль с ним рядом. Теперь он больше ел, лучше выглядел, немножко пополнел. Дома часто пел, а на улице насвистывал.

Великолепные открытки. Отборные. Женева была именно такой, какой он ее себе представлял. Красивый город. А текст каждый раз очень короткий и почти одинаковый. Всегда без подписи, но ему ли не узнать почерк.

Милый папа,

Все хорошо.

До совсем скорой встречи.

Целую.

Каждый вечер после ужина он перечитывал их все в хронологическом порядке. Потом собирал, постукивая, чтобы лежали ровно, и снова прятал в тайник. Под обложку большой книги, что лежала на камине. Сверху на переплет он ставил позолоченную рамку, в которой сияло лицо сына на его последнем фото. Располагал точно посередине книги вместо пресса, чтобы открытки не покоробились. И, закрыв глаза, представлял себе Поля-Эмиля, знаменитого банкира, разгуливающего в дорогом костюме по мраморным коридорам крупного банка. Самого красивого банкира, самого гордого мужчину.

В середине августа Пэл встретился с Риаром в знойной Ницце в гостинице, где тот жил; он возвращался из Лиона, передав Мари новый конверт. В маленьком номере, до ужаса напоминавшем Берн, Пэл с интересом наблюдал, как истекающий потом Риар возится с миниатюрным фотоаппаратом — новым продуктом экспериментальных станций УСО. Пэл улыбнулся: все осталось по-прежнему.

Они столкнулись случайно, в ходе одной из операций с участием двух ячеек, и договорились повидаться в Ницце просто ради удовольствия.

— Наслышан о тебе, — говорил Риар, не отрываясь от своего занятия. — Впечатлил ты Сопротивление своими трудами.

— Да ладно, делаем, что можем.

— А еще я видел твоего лондонского соседа… Такого высокого и рыжего.

— Кея? — просиял Пэл. — Эх, славный Кей! Как у него дела?

— Хорошо. Тоже хороший агент. Чертовски энергичный!

Пэл кивнул, порадовавшись добрым вестям. Тяжелее всего ничего ни про кого не знать. Иногда он думал, что Станислас прав, нельзя им было привязываться друг к другу. Он старался поменьше об этом думать. Думать — дело скверное.

— Что слышно про Адольфа? — спросил он.

— Доффа? У него все неплохо. По-моему, он сейчас в Австрии.

— Он фриц?

— Более или менее.

Оба прыснули. Heil Hitler, mein Lieber , — весело пробормотал Сын, выбросив руку в нацистском приветствии. Риар сосредоточенно ставил на место крошечный объектив, который умудрился отвинтить по неловкости. Но не преуспел — аппарат был сломан. В утешение он ухватил бутылочку ликера, которая охлаждалась в раковине, наполнил на треть стаканчик для зубных щеток, протянул Пэлу, а сам стал пить прямо из горлышка.

— Ты в курсе насчет сегодняшней ночи? — спросил он после пары глотков.

— Сегодняшней ночи? Нет.

— Это государственная тайна…

— Государственная тайна! — охнул Пэл, сделав вид, что зашивает себе рот.

Риар втянул голову в плечи, словно прикрывая свои слова; голос его был еле слышен, Пэлу пришлось подойти к нему вплотную.

— Сегодня ночью прошла операция “Гидра”. Боши в ярости, причем наверняка сделают все, чтобы никто о ней не узнал.

— Операция “Гидра”?

— Чумовая хрень, — улыбнулся Риар.

— Расскажи!

— Стало известно , где развернута база немецких ракет. Новейшее оружие, может, они бы и войну им выиграли.

— И?

— Ночью с юга Англии вылетели сотни бомбардировщиков и стерли базу с лица земли. Сотни самолетов, представляешь? Думаю, ракет больше не будет.

Пэл был в восторге.

— Ну и ну! Вот так черт! Восторг!

Он уставился на Риара:

— А ты был в курсе?

Тот лукаво улыбнулся:

— Возможно…

— Каким образом?

— Дофф. Как-то он в этом замешан. Однажды вечером надрался и пересказал мне всю операцию. Когда Дофф бухает — он болтает. Поверь, попадись он бошам, им стоит только как следует ему налить, и он сдаст все УСО.

Агенты засмеялись. Опасно: дело было серьезное. Но уж таков Дофф.

— Утром я получил подтверждение, что операция прошла успешно, — добавил Риар.

— Как?

— Поменьше спрашивай. Я и название операции не должен был тебе говорить. Так что заткнись, ладно?

— Могила.

Риара позабавило, какую власть он до сих пор имеет над этим юношей, а ведь тот вскоре станет куда лучшим агентом, чем он сам. Он вполне мог поделиться с ним кое-какими конфиденциальными сведениями, ведь “Гидра” уже состоялась. Они снова выпили за скорое окончание войны.

— И куда ты теперь? На задание? — спросил Риар.

Пэл улыбнулся: задание было выполнено.

— Меня отзывают в Лондон за новыми инструкциями. Здесь мои ячейки обучены и вооружены. Очень бы не помешало увольнение…

— Сентябрь в Лондоне… Лучшее время года, — мечтательно отозвался Риар.

Они поздравили друг друга. Война шла полным ходом. Они верили. Риар промокнул стекавший со лба пот, и они отправились ужинать.

Кунцер осторожно повесил трубку. Потом взял телефон и в ярости швырнул его на пол. Сел в кожаное кресло и закрыл лицо руками. О Кате никаких вестей.

В дверь постучали, и он машинально вскочил. Это был Пес из соседнего кабинета. Пса звали как-то иначе, но Кунцер окрестил его так за скверную привычку совать свой нос в чужие кабинеты, вынюхивать, словно спаниель в поисках фазана. Он явился на шум — просунул мордочку в приоткрытую дверь и заметил валяющуюся на полу трубку.

— Пенемюнде, да? — грустно спросил Пес.

— Пенемюнде, — кивнул Кунцер, чтобы он ни о чем не догадался.

Пес закрыл за собой дверь, и Кунцер вполголоса ругнулся: “Сам ты Пенемюнде! Грязный бош!”