Йожеф Дарваш - Город на трясине

— Послушай, Роза, тебе нравится моя деревянная нога?

Теперь, встречая кого-нибудь из знакомых на улице, он сразу же задавал вопрос:

— Нравится тебе моя деревяшка?

А затем, не дожидаясь, что ему ответят, наклонялся к уху собеседника и, оглянувшись, не подслушивает ли кто, с таинственным видом, будто сообщал государственную тайну, громко шептал:

— Это не простая деревяшка. Тебе я могу сказать, но смотри не проговорись никому. Она сделана из самого лучшего королевского дуба. Будешь порядочным человеком — и ты получишь такую же…

Некоторое время спустя с ним произошло вот что. Однажды утром он встал с постели и как был, в исподнем белье, без протеза, запрыгал на одной ноге, выбрался на улицу и под смех соседей поскакал от двора к двору, крича в каждую калитку:

— Глядите, люди… Я стал воробьем… Я воробей, я воробей!

После этого его увезли в сумасшедший дом.

Через несколько лет он вернулся домой. Разум его как будто пришел в норму, но прозвище Воробей так и осталось за ним на всю жизнь. Младшее поколение, особенно ребятишки, знали и называли его только так, не подозревая, откуда происходит эта смешная и печальная кличка. «Вон идет дядя Яниш Воробей!» — кричали они.

От былого помешательства, казалось, не осталось и следа. Дядюшка Яниш разговаривал, суетился и хлопотал по хозяйству точно так же, как все нормальные люди. И все же он отличался от других своей неуемной тягой к всевозможным трагическим слухам. Без них Яниш Воробей, казалось, просто не мог жить. Именно к трагическим, ибо мелкие сплетни его не интересовали; но если в селе или округе случалось нечто чрезвычайное, от чего бросало в дрожь, он первым узнавал об этом происшествии и с ликованием потирал руки… На подобные события у него, можно сказать, был особый нюх. Запасясь новостью, он тут же пускался в путь, обходя не только все дворы Сапожной слободки, но даже дальние улицы, и, блестя глазами, без устали рассказывал, пересказывал, комментировал. Если же в течение долгих недель, а то и месяцев в округе не случалось ничего сенсационного, он призывал на помощь собственную фантазию. Однажды он поведал жителям села о том, что через пару дней наступит конец света, потому что наша планета столкнется с огромной, доселе неизвестной кометой, летящей из глубины Вселенной. Когда же столкновения не произошло, дядюшка Яниш провозгласил, что на днях непременно вспыхнет новая мировая война. Талант его в этой области был поистине неисчерпаем.

Узнав о событии в семье Ситашей, Шандор и его домочадцы сначала восприняли эту новость как очередной плод фантазии дядюшки Яниша, но, слушая его подробные и точные описания происшествия, изменили свое мнение: уж очень все походило на правду, тем более что за женой Ситаша водились кое-какие грешки.

Сделав короткий перерыв, все члены «строительной бригады», мужчины — не слезая со стены, а женщины — стоя внизу, с возрастающим любопытством слушали Яниша Воробья, не скупившегося на подробности.

По словам старика, Ситаш и его закадычный приятель Фекете накануне вечером отправились в свой очередной поход по хуторам, чтобы «подоить» чужие амбары, но их, видимо, спугнули. Дело сорвалось, и они заявились домой раньше обычного. Ситаш застал в своем доме какого-то парня, устроил скандал и проломил голову любвеобильной супруге…

— А ее полюбовнику? Неужто так отпустил? — живо спросила Юлиш. — Ему-то в первую очередь надо было ноги переломать. Не только жена виновата!

Шандор сразу смекнул, куда целит его собственная половина. Последние слова адресовались ему. Минувшим летом они вместе с четой Ситашей убирали урожай на Ченгеледской пустоши. Вот тогда-то Шандор чуть не согрешил с этой чертовкой Ситашне… Была она на редкость ветреной, непосредственной натурой и, к слову сказать, весьма собой недурна. Ну и получилось так, что она оказалась совсем не прочь позабавиться с Шандором… Ранним летним утром они и Ситаш, все вчетвером, готовились косить пшеницу, вымахавшую по самые плечи. Они крутили жгуты, а Ситаш задержался на хуторе, отбивая косы. Юлиш взяла грабли и пошла на откос, где они косили вчера, чтобы, как полагается, подобрать остатки. Находясь поодаль, она не видела мужа и Ситашне за готовыми скирдами. А те, утомившись, присели отдохнуть. Истома ночного сна еще давала себя знать, ласково пригревало утреннее солнце, а аромат спелой пшеницы, обрызнутой росой, одурманивал сильнее самых крепких духов, в вышине звенели жаворонки… Одним словом, Шандор и Ситашне без слов поняли друг друга… Но грехопадению не суждено было случиться: в ту самую минуту, когда они повернулись уже друг к другу, перед их глазами возникла фигура Юлиш с граблями в руке. Она с насмешкой в голосе громко спросила:

— Ну как, сорнячки мнете? Видно, жестки оказались для жгутов?..

Застигнутые врасплох, оба растерялись и пробормотали что-то невразумительное о том, что, дескать, из-за сильной росы трава еще сырая: надо немного подождать, пока просохнет. Однако провести Юлиш было нелегко. Она стояла, как статуя возмездия, издевательски посмеиваясь, и сдвинуть ее с места нельзя было никакой силой. От такого позора они готовы были провалиться сквозь землю, и щеки провинившихся пылали кумачом…

Несостоявшаяся проказа не прошла, однако, для Шандора бесследно. Взявшись за косу, он в сердцах так подналег, захватывая полосу, по меньшей мере, в полтора раза шире обычного, что Юлиш, вязавшая снопы, едва за ним поспевала. Но каждый раз, когда ей все же удавалось его нагнать, она подпускала шпильку: «Ох и велика же была поутру роса…» — или того хуже: «Шандор, пожалей себя, побереги силенки, еще пригодятся жгуты вязать!» Эти ее язвительные шуточки стегали куда больнее, чем открытые упреки.

Вот об этом-то конфузе и вспомнил Шандор, когда Юлиш, узнав сенсационную новость от дядюшки Яниша Воробья, еще раз повторила:

— Переломать бы ноги этому ухажеру той же дубинкой! Ишь повадились…

Чтобы подавить в себе поднимавшуюся волну стыда, Шандор прикрикнул:

— Эй, разболтались! А ну-ка за работу, сердечные! — Не удовлетворившись этим, он нагнулся и сердито бросил Юлиш: — Не будь как та старая баба, что языком работает, а руки под передник прячет! Живо!

Стройка продвигалась споро. Они выкладывали уже восьмой венец. Дождь, поливавший три дня, сильно их задержал, но, если все пойдет как сейчас, к вечеру они управятся. К счастью, непогода не причинила серьезного ущерба. Правда, конец наружной стены со стороны будущего двора получился немного кривоват, но старый Фаркаш успокоил Шандора, заверив, что никакой беды в этом нет. Не случалось еще такого позора, чтобы возведенная им стена рухнула. Поглаживая рукой стену, многоопытный мастер шутливо заметил: