Йожеф Дарваш - Город на трясине

— Свиной окорок тоже кривоват, а во рту тает…

Женщины, которым приходилось работать землекопами, основательно измучились. В особенности тяжело доставалось старушке Бакошне. Те немногие силенки, которые еще сохранились у нее после многих десятков лет батрачества, почти без остатка за эти несколько дней высосала тачка. И по мере того как стены будущего дома поднимались все выше, старушка становилась как-то все меньше, будто сжималась в сухой комок. Каждый день старил ее на год. Но сегодня она держалась стойко и даже подбадривала Юлиш. Только в самом начале стройки старушка тихонько постонала, повздыхала, даже пыталась забастовать, а потом сумела переломить себя и продолжала возить землю, стиснув зубы. Больше она не отставала от других, только как-то странно притихла.

А вот в последний день стройки повеселела даже она. И не удивительно: ведь то, что в течение стольких лет было только заманчивой мечтой, теперь стояло перед ее глазами, воплощенное наяву. И старая Бакошне чувствовала: скажи ей кто-нибудь, что нужно начинать все сначала и пройти еще раз весь этот мучительный путь, она, не колеблясь, согласилась бы, даже если это стоило бы ей жизни.

В предвкушении окончания строительства Шандор еще с утра сбегал в корчму за бутылкой палинки, и за завтраком они уже основательно к ней приложились. А теперь, когда опалубка была установлена уже для последнего, девятого венца, решили допить остатки. Первым получил в руки заветную бутылку, разумеется, старый мастер Фаркаш, как руководитель и главный инженер строительства. Прежде чем приложиться к ней, Фаркаш слегка покропил благословенным напитком главную стену.

— Стой, держись, пусть не коснется тебя ни молния, ни вихрь, ни земли трясение! — произнес он старинное заклинание и, отпив глоток, передал бутылку Шандору.

Бутылка пошла по кругу. От выпитой палинки настроение у всех поднялось еще больше. Радостные и счастливые, они начали дурачиться и шутить друг с другом без всякой видимой причины. Старый мастер лихо, молодцевато сдвинул шляпу набекрень, а порыжевший черный платок у старушки Бакошне задорно переместился на затылок.

— А ну-ка, Роза, давай станцуем! — крикнул ей, как когда-то в молодости, дядюшка Фаркаш. — Польку помнишь или забыла? Что, пройдемся?

— Прохаживайтесь по стене своей колотушкой! А я за вами с лопатой да с тачкой, так привычнее.

Однако, упершись в бок левой рукой, правой она сдернула платок, поправила туго заплетенную косу и встала в позу, поводя плечами и напружинив хрупкое, иссушенное годами и работой тело.

— А знаете, не так уж и мал наш домик! — возбужденно кричал раскрасневшийся Шандор. — Как посмотрю со стороны, не такой уж он и маленький…

— Не горюй, сынок! Если окажется мал, я тебе еще целый этаж надстрою, это точно! — отвечал ему Лайош Фаркаш. — Есть у меня такая задумка. Давно хочу всему селу показать, что дядюшка Фаркаш не только мазанки, но и двухэтажные дома из простой земли строить может! Докажу этому зазнайке инженеру, факт!

— Не променяю я свой дом! Ни на какой другой не променяю… — шумел Шандор, окончательно расчувствовавшись от палинки, огоньком разлившейся по крови, и показывая рукой на строящийся дом Берецев. — Вот даже на эти хоромы не поменяю! Пусть предложат — откажусь! Поверь мне, дядюшка Лайош, откажусь… Хоть и бедный я человек и нет у меня ничего, только вот этот домишко… Пусть! Зато я его своими, вот этими руками построил! Правда, дядюшка Лайош? Ну скажи, разве я не прав?!

— Прав, сынок, прав. Да пошлет тебе бог здоровье на долгие годы!

Сейчас важны были не слова, а то настроение и ощущение счастья, которое ими овладело. Говорили и кричали, не разбирая слов, лишь бы освободиться от напряжения, скопившегося за эти нелегкие дни, а глоток палинки всегда способствует этому. Мир возле этих еще не просохших стен казался им прекрасным, а лучи солнца — особенно ласковыми. Наверно, именно так светило оно всему живому, уцелевшему после сорока дней всемирного потопа… Над широко раскинувшейся равниной поднимался легкий пар, и, казалось, было слышно, как на зеленых полях шепчутся молодые побеги пшеницы.

Радовали глаз гладкие бордово-коричневые стены, а сверху, с их гребня, открывался чудесный вид на окрестности. Шандор и Фаркаш, забравшись наверх, чтобы снять опалубку, не могли устоять перед такой красотой и запели веселую песенку, пританцовывая и пристукивая себе в такт трамбовками. Старый мастер, словно помолодев лет на тридцать, начал выкидывать всякие кунштюки: то ходил по гребню стены, подражая канатоходцу и поддерживая равновесие трамбовкой в вытянутой руке, то вдруг с гиканьем перепрыгивал с одной стены на другую и выкидывал коленце чардаша, подыгрывая себе на губах. Иногда казалось, что он вот-вот свалится с высоты. Женщины веселились вместе с ним. Старушка Бакошне, отбросив лопату, хохотала до слез и, не устояв на ногах, присела на перевернутую тачку, съежилась в клубочек и сидела не то плача, не то смеясь…

Рабочие, занятые на стройке у Берецев, приветливо махали им руками, и ветер доносил их смех…

К вечеру, однако, семейный мир был нарушен. Они решили нанести визит к Карбули и покалякать о том о сем. Женщины, и особенно старая Бакошне, настаивали, чтобы Шандор непременно надел праздничный костюм и сапоги.

— Зачем это? Довольно того, что вы вырядились как на свадьбу! Кто я вам? Жених или сват?..

— Если один человек собирается просить другого об одолжении, он должен оказать ему и должное уважение. Так гласит пословица, — убеждала сына старушка.

Визит к Карбули они собирались нанести не от нечего делать, как это часто бывает зимой. Зима кончилась, кончились и посиделки. Бакоши хотели попросить у соседа два центнера пшеницы, чтобы, продав их, купить тес и черепицу для крыши нового дома. Хотя бы балки, потому что, имей они их, черепицу можно будет получить в кредит. Вот по этой-то причине женщины и старались облачить Шандора в парадный костюм.

— Не хочу. Может, вы заставите меня и поклоны Карбули бить? За что? За то, что у них в кармане больше, чем у меня?

— Говори, говори, нечестивец! Упрямому нищему вместо угощения — кнут!

— Я не нищий! Я только хочу попросить у него в долг. Разница!

— Тем более ты не можешь прийти к нему в рубище.

— Тогда идите вы, матушка, сами. Побелите щеки известкой для красоты и идите…

Так они препирались довольно долго. Однако женщины, как это уже не раз было доказано, лучше умеют обращаться со словами, чем мужчины, и в результате победа в этом словесном турнире оказалась на их стороне. Приодевшись, они вышли и направились к Карбули. Детей оставлять было не с кем, и их взяли с собой, так что по улице двигался целый караван.