Йожеф Дарваш - Город на трясине

— Посмотрим, нет ли у тебя блох в штанах!.. — хохотала озорница.

Девушки с громким смехом и визжа от удовольствия стащили с Пишты брюки. Через минуту они наполовину стащили и исподники, однако в это мгновение парню с грехом пополам удалось наконец вырваться из цепких девичьих рук. Поддерживая одной рукой исходники, а другой брюки, Пишта со всех ног бросился бежать.

Артельщики, наблюдавшие эту сцену, покатывались со смеху и криками подбадривали озорниц. Даже семидесятилетний Шандор Бак и тот не остался безучастным: он так хохотал, что его большой живот ходил ходуном, а пуговицы на пиджаке, казалось, вот-вот все до одной отлетят с треском. Под мышкой у Бака была зажата литровая бутыль с палинкой. Вдоволь нахохотавшись, он предложил всем отпить из нее:

— Промочите немного горло-то!

— Ну, будем здоровы! — ответили ему, и бутыль пошла по кругу.

Все были очень довольны, что пить пришлось из горлышка, а не из стаканов.

Добрый глоток палинки еще больше взбодрил артельщиков, и они запели. Пели все: и те, кто метал стога, и те, кто обслуживал молотилку, и те, кто убирал полову. Пели, не обращая внимания на то, что в рот залетала пыль, а шум работающей молотилки заглушал их нестройный хор.

В семь часов молотилку остановили: настало время завтрака. У колодца вымыли руки и лица. Вытирались кто краем фартука, кто подолом рубахи.

Завтракали хлебом с салом, — разумеется, если у кого было сало. У некоторых, кроме хлеба, ничего не было, разве что луковица. И то хорошо: все же не пустой хлеб ели!

Настоящая работа началась после завтрака. О том, что она была настоящей, свидетельствовало хотя бы то, как они к ней готовились. Молодые мужчины и парни разделись до пояса, и не столько потому, что им было жарко, сколько потому, что сухая солома, забиваясь под рубаху, портила материю. И хотя жаркое солнце порой обжигало им кожу, а солома больно колола тело, стремление сберечь одежду было превыше всего.

Не раздевались только старики и пожилые: им не подобало ходить голышом. Разумеется, не раздевались и девушки. Всю голову и большую часть лица они закрывали платком, чтобы защитить их от пыли. Однако платок предохранял лишь от крупной пыли, а мелкая, как ни старайся, залезала повсюду: покрывала все тело, лезла в глаза и уши, и даже в легкие. Во время всего обмолота и несколько дней после него артельщики плевались сгустками пыли.

Так что работа до завтрака по сравнению с той, какая началась потом, была тихой разминкой. А теперь с каждым часом становилось все жарче и жарче. Пыль поднялась столбом, а темп работы все увеличивался и увеличивался, все сильнее подгоняя артельщиков. Постепенно стихли шутки — теперь было не до них. А если и выдавалась минута-другая передышки, то все бросались к кувшину с водой или же спешили к молотилке, чтобы собственными глазами посмотреть, как течет в мешки пшеничка. И тогда подставляли под золотой ручеек сложенные лодочкой ладони и, набрав в них зерна, старались определить его вес, любовались его цветом, а в довершение всего брали в рот несколько зерен и разжевывали их, чтобы почувствовать вкус свежего хлеба.

Молотилка работала вовсю, и старший артели едва успевал завязывать наполненные зерном мешки и подавать пустые.

Артельщики, работавшие у молотилки, с такой поразительной быстротой совали снопы в машину, что иногда казалось, будто она задыхалась. В такие моменты следующую порцию приходилось давать ей поменьше. А над молотилкой, над скирдами да и над всем хутором стояло густое облако пыли.

Эсти Борш работала на выгребке сбоя, которого было так много, что временами она прямо-таки не успевала очищать решетку. Густая пыль резала глаза, мешала дышать. До боли сжав зубы, девушка проталкивала сбой, но только она успевала протолкнуть одну пробку, как возникала новая. Попросить кого-нибудь помочь ей Эсти стеснялась и старалась справиться сама. Иногда ей казалось, что все ее старания напрасны и она вот-вот задохнется в этом непрекращающемся потоке сбоя.

Вдруг кто-то взял у нее из рук вилы и за несколько секунд очистил весь выход.

Это был Анти Бенке. Убрав пробку, он молча отдал девушке вилы и удалился на свое место. Он приходил ей помочь несколько раз, а ведь у него и самого работы хватало: солома все прибывала и прибывала, а стог все рос и рос. И все же он выкраивал минутку, чтобы помочь Эсти. Орудуя вилами рядом с ней, Анти ничего не говорил ей, лишь иногда плечом касался ее плеча, и это прикосновение для них обоих было красноречивее многих слов.

Один из артельщиков, работавший на вершине стога, начал перебранку с Ковачем.

— Я ж тебе говорю, чтоб ты не туда клал, скотина! — сделал ему замечание Ковач.

С этого, собственно, все и началось. Парень не стерпел обиды, и они схватились. Упав на солому, они барахтались в ней до тех пор, пока оба не скатились на землю. Большинство скирдовщиков, разумеется, встали на сторону своего товарища.

Оказавшись на земле, они начали размахивать кулаками и громко кричать:

— Что-то ты слишком заноситься стал…

— Мы тебе покажем!

— Осторожно, а то как бы тебе самому не попало!..

Ссора принимала угрожающий характер.

Между стогометателями и подносчиками соломы всегда возникали конфликты. Первые считали за честь метать высокие стройные стога — такие, чтобы они не были похожи на колбасу. Если стог оказывался не совсем удачным, то хозяин, как правило, винил стогометателей. Те же, кто подносил солому, всегда были заинтересованы в том, чтобы не носить солому издалека и не подавать ее слишком высоко.

На этот раз интересы этих двух групп артельщиков опять столкнулись, так как Ковач хотел сметать стог повыше.

В конце концов Ковач не выдержал и, толкнув парня, начал колотить его деревянными вилами. Несколько парней бросились выручать своего товарища. Вмиг все побросали работу. Даже старый Михай Борш и тот, схватив вилы, подбежал к дерущимся и закричал:

— Это не стог, а какая-то башня! Как на такую высоту подавать солому?!

Старик выкрикивал слова с такой ненавистью, будто ему хотелось сию же минуту разбросать этот стог. И он действительно подстрекал своих товарищей к решительным действиям. Их противники тоже кричали. Очень скоро ссора приняла всеобщий характер. Все уже забыли про тех двух виновников, из-за которых разгорелся сыр-бор.

Две враждующие группы артельщиков стояли друг против друга с таким видом и решимостью, будто хотели разорвать своих противников.

— Я сразу же понял, что это будет за стог! — продолжал кричать Борш. — Таких стогов в господских имениях и то не делают! На него аэропланом нужно солому подавать… Если Ковач такой высокий, пусть сам и подает солому!..

Ругаясь на чем свет стоит, примчался старший артели.