Алексей Иванов - Пермские этюды

Все видели фотографию: просторы водохранилища, а посреди него торчит полузатопленная колокольня. И белые теплоходы под безоблачным небом, и солнечные блики на волне… Колокольня посреди водохранилища — символ чего? Когда-то она была символом новой сонимающейся сквозь нынешнее время. А может быть, это символ души человеческой среди житейского моря? Писатель Юрий Коваль так и назвал: храм среди волн…

Здесь у нас, на Урале, люди, когда основывали города, в первую очередь строили не церкви, а заводы. Заводские трубы были первыми колокольнями уральских городков.

Пожва, маленькая речка, приток многоводной Камы. В ее названии что-то осеннее — желтые, пожухлые листья на темной, остывшей воде. Здесь, на речке Пожве, уральским дворянином Всеволжским был поставлен кораблестроительный завод, верфь.

Первый в мире пароход, называвшийся «Клермонт», прошел, шлепая плицами, по реке Гудзон в Нью-Йорке в 1807 году. Он был создан инженером Робертом Фультоном. Первый пароход в России был построен немцем Карлом Бердом в 1815 году в Санкт-Петербурге, и ходил он по Неве.

А первый русский пароход, без помощи иностранцев, построили в Пожве в 1816 году — год спустя после Берда. Построили на деньги, на страх и риск Всеволжского. И даже не один пароход, а сразу целых два. Пузатые, деревянные, коптящие небо, они поплыли от Пожвы вдоль глинистых берегов Камы до Казани на Волге. Дошли. А возвратиться не успели. Зима застала в пути. Они встали у Тихих Гор на мелководье на зимовку, и лютые крещенские морозы припаяли их к близкому дну реки. Когда началось буйное весеннее половодье, вздувшаяся вода залила пароходики и затопила.

Ликовала темная и дремучая Россия. Сгубил господь дьявольскую выдумку! «Чертовы расшивы» больше не испоганят дымом — небес и колесами — водную гладь. Толстым, сивобородым попам больше не надо, возглавляя воющую толпу, предавать пароходы анафеме и святить речную воду, очищая от скверны.

Но неугомонный дворянин Всеволжский грезил речными далями, покрытыми кораблями с паровой машиной. Между прочим, их тогда называли «водоходы» или «пироскафы», а «пароходами», как ни странно, назывались паровозы, впервые в России построенные отцом и сыном Черепановыми у нас же, на Урале, в Нижнем Тагиле у Демидовых. Прошло пять лет после той бурной весны. В Санкт-Петербурге немец Карл Берд потирает руки — так и надо этому выскочке Всеволжскому!

Но иностранцы в России — как двести лет назад, так и сейчас — народ продажный. И Всеволжский платит Карлу Берду за право строительства нового парохода три тысячи пудов листового железа — неслыханную по тем временам дань. Берд доволен: ему главное — личная выгода, а на Россию ему плевать. А в Пожве снова застучали топоры и молоты — на заводе Всеволжского строится третий пароход.

Его назвали по имени хозяина завода — «Всеволод». Значит, «владеющий всем» — всеми реками. Почти как креститель Руси князь Владимир — «владеющий миром». «Всеволод» вышел на камские просторы в 1821 году. С тех пор не находит себе покоя камская вода от пароходов, теплоходов, дизель-электроходов, бороздящих ее просторы.

Сегодня флагманы Камского пароходства — три четырехпалубных лайнера, называющиеся «Маяковский», «Достоевский» и «Фурманов». Бесспорно, это достойнейшие имена в истории России. Но что сделали эти люди для Камы? Почему их именами названы флагманы? Почему забыты Всеволод Всеволжский или пароходовладелец Николай Мешков, столько сделавший для Перми, основавший в ней на собственные деньги первый на Урале университет? Почему забыт первый начальник Камского пароходства Златогорский, председатель большевистского комитета легендарного крейсера «Аврора», человек, который руководил восстановлением камского флота после того, как колчаковцы полностью сожгли этот флот в устье Чусовой? Почему, наконец, затон, где зимуют лайнеры, носит имя Дзержинского, хотя он построен пермскими купцами и пароходчиками братьями Каменскими, вышедшими из беспросветной нищеты благодаря своим талантам и энергии?

Все забыто. Только красные камские берега хранят память об этом, но равнодушному человеку они никогда ничего не расскажут.

В 1954 году в Перми построили Камскую ГЭС. Плотина подняла воды Камы на 21 метр. Подпор воды распространился на 300 километров вверх по течению. Ушел под воду и Пожвинский завод Всеволжского. А ведь затерянная в прикамских лесах маленькая Пожва наравне с сиятельным Санкт-Петербургом может считаться родиной отечественного пароходостроения. Осталась от завода одна труба, торчащая из Камского моря. Труба — первая колокольня уральских городков. Храм средь волн.

На Пожвинской трубе — дата основания завода. Мы живем. Дай бог, чтобы на этой трубе не появилась вторая дата.

Иноземцев разных-всяких премного повидали пермские мужики. Даже поговорку сложили, ибо из кажной державы гость за своей выгодой на Урал катил: агличанин — заводчанин, из неметчины — на заплечины, хранцуз — барчукам догруз. Агличане все на заводы перли — в Мотовилиху на кузнечный бой, в Тагил или на Шайтанку — к домнам. Немцы — те в службу ехали, приказчиками наниматься, барское добро воровать да мужика сечь. Ну, а хранцузы больше по Строгановым, Демидовым, Шуваловым мамзелей языкам и танцам учили, да с беспутными сынками барскими гусарствовали день и ночь.

Однако ж про этого агличанина предупредили — мол, ученый знатный, все науки превзошел и теперича землю вглубь до самого пекла прокопать решил. И ученых путешественников тоже помнили пермские мужики. Академик Паллас, царство ему небесное, добрый человек был, и не скажешь про него, что веры басурманской. Другой тут гарцевал — Александр фон Гумбольдт — так тот с горящими глазами промчался, там камень поднял, тут яму копнул, и уж нет его. Лицо-то у него хорошее, хоть и немец, да на эдаком галопе человека не раскусишь. В общем, с усмешкой ждали в Перми аглицкого Мурчисона. Может, ему и впрямь поперед смерти в пекло попасть приспичило, только слухи-то в Расее пораньше царевых указов доходят. Болтали, будто на самом-то деле едет агличанин драконьи кости копать. Мол, ихний римский папа повелел испытать, что за зверь-ящеры тот свет стерегут. И брехали еще, что сам государь-анпиратор отвалил на эдакую богомерзкую затею тыщ немерено. За эти тыщи мужики ему бы костья-то каменного возами наволокли! А откуда Мурчисону деньги взяли? Вот и смекайте, братцы: не иначе как новой податью баре одарят, на изучение драконья, чтоб им и в аду в сатанинские зубы чегонь-то заместо себя пихнуть. Так что доверять этому Мурчисону — ни в жисть.

Июля второго дня припылил. Холеный, гладкий, с ним свита человек с десяток. Весь из себя важный, павлином вышагивает. Вроде, и не спешит никуда, а в первые же дни и в Сылве, и в Усолье, и в Соликамске успел побывать. Шустрый агличанин! Сам капитан Карпинский, уважаемый мужиками человек — привез ему показать каменюки, на Чусовой наломанные. Призадумались после этого мужики. Может, чего не так зазря про человека наперед решили? Ну да ладно, долгая дорога российская сама рассудит, а в дорогу эту и анпиратор без мужика не поедет.