Филип Хеншер - Дружелюбные

Он отыскал школу Гауэр в районном телефонном справочнике и заметил, что индекс совпадает с Уинкобанком, где они с Назией в прошлом году почти за бесценок купили на первые роялти от книги несколько блочных домиков, планируя отремонтировать их и сдавать студентам. Он записал номер школьного секретариата и у себя в кабинете начал набирать его, но бросил, остановившись на последней цифре. Что говорить, он понятия не имел, да и что можно сказать детям, какие слова подействуют на них?

На этот раз он решил не отмалчиваться хотя бы дома. Среда – самый тяжелый день на работе: лекция, семинар, а днем, если нет занятий, согласованных со студенческим профсоюзом, любой из учащихся может заглянуть на огонек. Сегодня требовалось побеседовать с докторантом о свойствах наноразмерности. Шариф не считал это рутиной, напротив – разговор представлялся весьма интересным. Но это означало, что домой он вернется только в половине седьмого. Назия и Бина уже станут подумывать, а не достать ли запеканку из духовки и не поужинать ли без него.

Шариф хотел подступиться к жене с вопросами сразу же, с порога, но Назия непременно поняла бы, что тут есть какая-то подоплека, и это сказалось бы на ответе. Войдя, он обнаружил, что близнецы, по своему обыкновению, сидят на ступеньках. При виде папы они просияли. Сверху доносилась музыка: любимая группа Аиши – там еще вокалист выступал в пиратском костюме и с белой полосой через все лицо. Из кухни ему навстречу вышли Назия и Бина. Жена пожурила его: мол, сколько можно держать мальчишек без ужина – мы уже собрались поесть без тебя. Бина, которая всегда рада была скрасить жизнь хозяев шуткой, скорчила за спиной Назии притворную гримаску. Шариф спросил, что на ужин, хотя уже знал: Назия сказала, что запеканка с горошком.

– Слышали, парни? – позвал Шариф сыновей. – Запеканка с горошком и кетчупом!

– Знаем, пап! – радостно и нетерпеливо отозвался Раджа.

Это было их любимое блюдо.

Он не вмешивался в беседу домочадцев. Бина рассказала, что ходила в библиотеку взять кое-какие книги по читательскому билету Назии и брала с собой мальчишек. Назия – что ездила в Уинкобанк посмотреть, как продвигается ремонт. К ней снова присоединилась Салли. Кухня в доме номер восемьдесят два смотрелась вполне симпатично. Они с Салли думают, что скоро в номер пятьдесят семь можно будет завозить мебель, а в сентябре – начать сдавать домики студентам. Джо оказался сущим сокровищем – предложил сам сделать и установить комоды и полки: дешевле, чем покупать в «Хабитат».

Казалось, вот он – шанс задать вопрос, который Шарифу неловко было озвучить без повода:

– Как считаешь, что они о нас думают?

– Джо и его ребята? Думаю, я им очень по душе, – ответила Назия. – В конце концов, я заказчик, и я плачу. А что они думают о тебе, я не знаю.

– Англичане. Белые. Когда они смотрят на нас, что они думают?

– Белые? – переспросила Бина.

Племянники, сидя друг напротив друга на подушках, чтобы дотягиваться до запеканки, радостно посмотрели на нее. Они уже научились распознавать первые признаки спора и наслаждаться ими – главная отличительная черта истинного бенгальца. То, что у него в крови.

– Белые? – переспросила Назия и рассмеялась.

Она все еще хохотала. Смех зарождался где-то в горле, точно пена, душил ее. Атмосфера в комнате накалилась в буквальном смысле слова. От стола разливался особенный жар. Что думают, что думают… Она смеялась. Женщина, обронившая пару фраз и ушедшая прочь. И те, кто молча бросает на них многозначительные взгляды: вот-де они, такие непохожие на других. Человек за письменным столом в своем кабинете задает вопрос, кривит губу и смотрит на них с неприязнью. Что они думают о нас. Тот человек, за столом, кто-кто. Она смеялась. Он женат на ней. Женат, женат, женат, повторяла она про себя, а потом повторила слово, которым называлась она: stri, stri, stri . Жена. Взгляд – на нее, на него, на всех них, собравшихся за столом, включая самых юных: старшую, среднюю и обоих младших.

Что они думают о нас.

Она смеялась. Их разглядывали – и у того дома, и у этого. Они не такие, как мы. Они приехали сюда, зачем они приехали сюда. Чтобы на них пялились. Комната наполняется жаром, и от стола исходит свет, желтый, зеленый. Они откуда-то приехали, из какого-то места, которого больше нет. Они не могут вернуться назад, на них смотрят там и смотрят тут.

Что они думают о нас.

Что они думают о нас. Она смеялась и смеялась, пока не издала странный звук, и все посмотрели на нее, и те, снаружи, которые родились здесь, посмотрели на нее и спросили, почему ты здесь, посмотри на себя, посмотри на своих детей и… Где-то там был брат Мафуз, и на него тоже пялились и спрашивали, зачем он здесь. Но никто, никогда… Они видят разницу и понимают: они не хотят становиться частью этого. Она все смеялась, и смеялась, и смеялась.

Поздно вечером она заговорила с Шарифом. Она уже легла, а он мылся в ванной, прилегающей к спальне, не закрыв дверь.

– Не знаю, что со мной стряслось, – сказала она.

– Устала, – ответил он. – Так бывает.

Те пятнадцать минут за столом он размышлял в одиночестве. Он больше никогда не заикнется об этом. Он спросил, что о них думают, и получил в ответ смех: так смеется тот, кому приставили нож к горлу. Так смеялся Анисул, когда, обернувшись, понял, что ему осталось жить пару секунд. Он был уверен в этом.

В следующую среду он выехал на парковку с одной мыслью. Детишки из Гауэра были уже там. Шариф притворился смущенным. Иначе мальчишки не стали бы кричать.

– Вот он, гребаный паки! – заорал один. Интересно, это всегда один и тот же? – Глядите, паки! Гребаный паки в рубашке и галстуке. Гляньте на маленького паки!

Шариф обернулся, стараясь сохранять добродушное выражение лица. Дети стояли там же, где и раньше, не двигаясь, не дрогнув. Они имеют право на эту землю: вот что читалось в их позах. Прежде он их не рассматривал так близко. Их было семеро. Тот, который, как ему казалось, и кричал, оказался низкорослым, с резкими чертами, темными волосами, топорщившимися на затылке, и очень светлой кожей. На них были шорты и футболки, у пары ребят на голенях красовались вязаные штуки, которые здесь называют гетрами.

– Вы зовете меня паки? – спросил он.

– Паки пришел! – заорал мальчишка с деланым злорадством. Остальные не спешили поддакивать.

– Ты зовешь меня паки? – снова спросил Шариф. – Я – не паки. Совершенно точно не паки. Если уж тебе надо меня как-то обозвать, то я – бенги.

– Ты – паки, – ответил мальчишка. Он уже не кричал, но говорил с насмешливым презрением, глядя на Шарифа с другой стороны забора. – Глянь на свой костюм и галстук!