Филип Хеншер - Дружелюбные

А слушала ли Салли Моттишхед вообще? Как-то она спросила, готовит ли Назия «индийскую» еду. Бывает, ответила та, и Салли, не ожидая дальнейшего, сообщила, что на дороге, ведущей в Лондон, есть индийская лавочка. Назия знала о ней. Случалось проезжать мимо. Но она ни за что не вошла бы внутрь. По обе стороны вывески развевался зеленый пакистанский флаг. Назия оставила без комментариев попытку Салли оказаться полезной. Да и вообще, ей было очень приятно, что та ни во что не вникает.

До Салли все воспринимали то, откуда они с Шарифом взялись, одинаково: приходили в замешательство, а в разговорах вовсе терялись. Матери других одноклассников Аиши остальных спрашивали: вы ведь недавно здесь, так? И откуда же вы приехали? Когда Назия отвечала, что из Бангладеш, разговор тут же затухал: они улыбались, махали руками и отходили. Женщины ожидали, что в худшем случае услышат ответ: «Из Индии». А страна, столь новая и, по мнению Назии, ассоциирующаяся лишь с голодом да наводнениями, намекала на более низкий уровень жизни, чем эти дамы могли себе представить. То, что Шариф был профессором, а все взрослые члены его семьи – учеными или юристами, лишь еще больше сбивало их с толку. Может, и правда следует зваться «индийцами» – зовут же свои рестораны «индийскими» здешние бенгальцы из Силхета. Может, так и вправду легче?

Салли Моттишхед не делала ничего подобного. Сперва Шариф едва выносил ее, по точному и жесткому своему определению, «эгоизм». И пояснил: она ни разу не расспросила ни об их прошлом, ни об их родных, да и вообще ни о чем, что не походило на ее собственную жизнь. Она говорила лишь о детях, школе, о том, как достало мужей университетское начальство, да о покупке мебели. Ну и эгоистичная же привычка звать всех по имени, наплевав на то, что собеседник понятия не имеет, кто все эти люди. «У Милдред такой же ковер», – сообщила она в первый же раз, когда очутилась в их прихожей. Милдред оказалась лучшей школьной подругой ее свекрови, жившей в Котсуолде. Шариф говорил дело – неясно было, кто на сей раз имеется в виду: кто-то из детей Салли, ее друзей, ближней и дальней родни, а может, вообще персонаж радиопьесы. Но это было неважно. Эта эгоистка смотрела на мир широко раскрытыми восхищенными глазами. С ней Назия не видела себя со стороны маленькой женщиной со смуглой кожей и потерянным, запутавшимся видом и лицом, даже в спокойном состоянии казавшимся хмурым. Салли вообще не замечала, что Назия чем-то отличается от прочих ее знакомых. Прошлое застелила плотная пелена, и они сидели друг у друга на кухнях, обсуждая цены на недвижимость, разломанную хулиганами телефонную будку на углу Колдуэлл-лейн, миссис Тэтчер, то, что недавно учудила Уигги, и все на свете. В Англии Назия пристрастилась к кофе.

– Она что, у нас поселилась? – ворчал Шариф, но в тот августовский день, когда близнецы появились на свет, был рад, что она оказалась у них дома. С тех пор Назия знала, что может заставить Салли замолчать. И бережно хранила это в памяти. Воды, которые начали отходить у нее прямиком на кухонный линолеум. Она уже собралась сказать Салли, что у нее, кажется, схватки, когда…

Ну вот.

Салли-то уже пять раз через это прошла, причем однажды с близнецами. Не дозвонившись Шарифу, она посадила Назию в машину и отвезла в больницу. Аиша пошла в гости к подруге, Элисон, и Салли была так добра, что позвонила маме Элисон и попросила, чтобы Аиша осталась на чай. Впоследствии Назия не знала, что делала бы без Салли. Близнецы появились на свет так быстро! Шариф поспел как раз вовремя, чтобы, плача и смеясь, обнять сыновей. Салли быстренько ретировалась, убедившись, что все в порядке, и, уходя, бросила через плечо: да ладно, я и Карен помогла, когда она свою вторую рожала. Кто такая эта Карен, они понятия не имели.

А теперь – ей и самой не верилось, что она это скажет, – они разбогатели. С тех пор как они поселились в Шеффилде, Назия стала присматривать за бизнесом. Поначалу она думала выйти на работу, как только близнецы пойдут в школу: подтвердит диплом и станет преподавать английскую литературу. Но к тому времени, как сыновья подросли, дел у нее стало по горло. Отремонтировали два дома в Уинкобанке, купленные на роялти с первого года продаж учебника, написанного Шарифом, и сдали их студентам; через пару лет доходы от этого позволили купить еще два дома на той же улице. Она снова сделала там ремонт и снова сдала студентам; снова начала откладывать доходы от аренды. Спустя пять лет им принадлежали восемь домов в Уинкобанке.

Да и учебник Шарифа продолжал приносить доход. Он поступал на отдельный счет: все возраставшие чеки от издателя два раза в год. Наконец-то Назию устраивали проценты по счету. Тут государство выставило на продажу коммунальную компанию. Назия купила некоторое количество акций. На следующий год продавалась еще одна компания: Назия снова прикупила акций. На следующий же день она отправилась на поезде в Манчестер, встретилась с маклером и выписала чек на двадцать тысяч фунтов – вложить в акции и облигации. На обратном пути, созерцая высокие поблескивающие от сырости отвалы траншей, вырытых железнодорожниками наперерез здешним холмам, она пребывала в смятении и оцепенении; голова ее кружилась, точно она только что сбросила огромный груз. Она твердила себе: двадцати тысяч больше нет, забудь о них.

Соавтор Шарифова учебника, который принес им целое состояние, Бернс, посвятил свою часть отцу, тоже инженеру. Кому посвятил свой труд Шариф, он умолчал. Когда прибыл сигнальный экземпляр, Назия прочла на титульном листе «Профессору Анисулу Ахмеду, Университет Дакки». И прослезилась.

Они прекрасно жили на жалованье Шарифа. И сперва робко и недоверчиво, а потом все увереннее, начали тратить деньги. Купили телевизор, потом видеомагнитофон, чуть погодя – другой, более современный; много лет Шариф будет утверждать, что технология «Бетамакс» – лучшая в мире. Дом в Хиллсборо мог похвастаться идеальной кухней и двумя идеальными ванными комнатами: все в них заменили на блестящее и новое; установили каскадный душ и биде. К этому времени у Назии был опыт ремонта восьми кухонь и восьми ванных в Уинкобанке; она уже знала, где подешевле купить, каких ошибок можно избежать. Микроволновка, садовая печь для барбекю, большой американский холодильник, решетка для гриля и отдельный духовой шкаф. Новая кровать и игровая площадка для Аиши и мальчиков, переделанная из чердака.

Беспрестанно тратились деньги – и неукоснительно росли манчестерские вложения. Она покупала себе и Шарифу новое зимнее пальто каждое первое сентября. И ковер – прекрасный и большой, в магазине восточных ковров. В Дакке Назия отдала бы за такой в двадцать раз меньше, но ей было все равно. Однажды она отвела мальчиков в их любимое заведение, «Походная кухня дяди Сэма», где подавали бургеры размером с их голову и «картошечку фри». А потом они вместе прогулялись по Экклсол-роуд. Назия так и не смогла выбросить из головы правило своего свекра: не переедай, но, если случилось съесть больше, чем надо, пройдись вокруг озера Даммонди разок-другой. Тут озера не было, так что они гуляли по Экклсол-роуд, и там, в витрине галереи Филипа Фрэнсиса, она увидела картину, в которую просто влюбилась. Залитая солнцем комната, а в ней – деревянный стул, на спинке которого висит серо-пурпурная шаль. Видно, что стены толстые, окно – маленькое, а снаружи жара. Она стояла у витрины до тех пор, пока мальчики не запросились дальше. На следующий день, надев лучшее платье, она убедила Шарифа пойти с ней туда прямо с работы, чтобы он тоже был одет, как подобает. Они никогда прежде не бывали в галерее, где экспонаты продавались. Расспросив о картине, они узнали кое-что об авторе, осведомились о цене, уплатили. К их сожалению, выяснилось, что забрать покупку можно будет лишь через две недели, когда закончится выставка. Но, пока они ждали, Назия поняла: она думает о картине каждый день. Лишь три месяца назад она закончила ремонт, и, по счастью, полотно идеально вписывалось в интерьер гостиной.