Филип Хеншер - Дружелюбные

Посоветовавшись с мужем, через неделю она подступилась к Расселлу. Джереми дома не было.

– Ненавижу тебя! – заорал сын. – Что мы забыли в гребаной Австрии? Что я там делать буду? Учить австрийский?

– Там говорят по-немецки, милый. Ты мигом научишься.

– А ты не знала? – Голос Расселла за восемнадцать секунд достиг пика децибел. – Там другая система. Я не могу все выучить дважды, да еще и на другом языке! Я завалю все экзамены, и у меня не будет друзей, потому что со мной не смогут разговаривать! Вечно ты портишь мне жизнь! Это ведь ты придумала, чтобы меня уничтожить! Вечно, вечно, вечно! Ненавижу вас, вы, уроды, я никуда не еду! Я буду жить с родителями Блодвен. Они крутые! И уж точно не попрутся ни в какую Австралию.

– Австрию, милый, – сказала Лавиния.

Но по прошествии четырех недель, в течение которых Расселл с каждым днем вел себя все враждебнее и отвратительнее, а однажды по-настоящему ударил отца за тяжкий грех – тот назвал его «старина», – Джереми вынужден был ответить епископу, что обсудил его предложение с семьей и выяснилось, что это нанесет непоправимый урон образованию сына.

– А он что? – спросила Лавиния.

– Если честно, – с невеселым видом ответил Джереми, – он не сразу поверил собственным ушам. В самом прямом смысле. Так что это конец: двери Зальцбурга отныне закрыты для нас.

– Ох, милый… – вздохнула Лавиния. – Еще будут возможности. Непременно будут. Каких-то четыре года – и треклятый Расселл закончит школу; тогда мы сможем делать всё, что захотим. Подумай об этом. Нам вовсе не нужно будет больше брать его в расчет.

– Перестань, – сказал Джереми. – Жаль, я… – Но тут он замотал головой, и Лавиния с ужасом увидела, что он в самом деле плачет. – Никто больше не…

Он вышел из комнаты, чтобы не раскиснуть окончательно. Так нечестно: ему предложили дворец восемнадцатого века в красивом австрийском городе – в одной из верхних комнат, в вечном радостном упоении играет Брамса струнный секстет. Подобное, как подарок в волшебной сказке, предлагают раз в жизни. И больше не предложат. Треклятый Расселл.

Они доехали-таки до бензоколонки и припарковались.

– Глядите, слепой! – заметил Расселл. – Как он сюда попал, он же ничего не видит? Кто ему разрешил, блин, водить? Это ж глупо!

– Он не слепой, милый, – по привычке не глядя ответила Лавиния.

– По-твоему, я вру?! – возмутился сын. – Ты же, блин, даже не посмотрела! Глянь, вон слепой и пес-поводырь.

В самом деле, на парковке в нерешительности стоял слепой, а верный пес сидел рядом и терпеливо ждал.

– Ну так его, наверное, кто-то сюда привез, и он на время потерялся, – сказал Джереми. – Вряд ли он приехал сам.

– То есть когда собака-поводырь срет – ну, ведь все собаки только и делают, что срут, – что слепой делает? Просто стоит и ждет, понимает, что собака остановилась неспроста, или видит – ха-ха, я сказал «слепой видит!» – что собаке надо посрать. Потому что, если ты не подобрал дерьмо за своим псом, придет полисмен. Но если до слепого дойдет, что собака срет, он достанет этот пакетик – как он ищет говно-то? Щупает, пока не найдет что-то мягкое? Фу!

– О, ты снова за свое! – вздохнула Лавиния. – Всякий раз, стоит тебе открыть рот, ты меня ужасно расстраиваешь!

Телефон, лежавший на коленях ее мужа, зазвонил. Это был мобильный Лавинии, но он ответил:

– Да, это Джереми. Боюсь… Здравствуй, Блоссом, рад тебя слышать. Ты уже…

Он внимательно выслушал сестру жены, лишь изредка вставляя: «Да, наверное, ты права», «Так и есть» и «Звучит абсолютно…». Спустя пару минут, когда все они выбрались из небольшого своего автомобильчика, Джереми с улыбкой вручил телефон Лавинии и замахал руками кому-то, кто быстро шел к ним, отделенный рядами поблескивающих серебром машин. Это оказалась сама Блоссом.

– Я вас увидела! – радостно закричала она, будучи метрах в тридцати. – Я так обалдела, что глазам не поверила: моя младшая сестра на обочине и ее сын машут руками. И говорю Джошу – вон он, Джош, едет с нами: неужели это Лавиния? Что за черт! И наконец он посоветовал доехать до ближайшей заправки и позвонить вам: если у вас что-то случилось с машиной, можем оттуда организовать помощь, если нет – просто там и встретимся. Разумный совет, как всегда. Не знаю, что бы мы делали… О, привет, Расселл, привет, Джереми, привет тебе.

Лавиния обняла сестру – не из вежливости, а по-настоящему тепло; ведь, кроме Блоссом, у нее никого не осталось. На самом деле она узнала Блоссом, когда та была еще в паре сотен метров от них; Джереми едва начал махать ей. В ее вселенной было место, отданное исключительно сестре, и все движения Блоссом Лавинии виделись исключительно важными. Только она из всех них оставалась на плаву. И, конечно же, Блоссом тоже безошибочно угадала сестру – еще там, на обочине, проносясь мимо на приличной скорости: никто не мог занять место, выделенное для Лавинии.

– Ну, – сказала Лавиния, – пошли чаю выпьем.

– А потом, – сказала Блоссом, всячески демонстрируя воодушевление, – поменяемся пассажирами. К тебе сядут Томас и Джош – вон они идут, тоже едва глазам поверили, – а славный Расселл поедет со мной. Стивен в итоге не смог, а унылая старушка Тревор со своей подругой Алисон доедут своим ходом. Надеюсь, тебя это устраивает, Расселл? Ну что, дорогие мои…

Лавиния засеменила вслед за Блоссом, ощущая в себе готовность добродушно подшучивать над «негодником Расселлом» за чашкой доброго чаю. Позади нее муж говорил:

– Я уверен, мама не со зла, но вынужден признать, старина…

Где были Раджа, Омит и Мартин, неважно; они разговаривали, находясь в одном и том же месте. Правда, если рассуждать понятиями старого, реального мира, отталкиваясь от значений, присущих понятиям «реальный» и «мир», Омит находился на двадцать седьмом этаже небоскреба в Торонто, Раджа – в отеле в Афинах, Мартин – в бизнес-зале катарского аэропорта, ждал пересадки. Частные самолеты – отстой, считали они. Если летать коммерческими рейсами, экономишь уйму денег, и аудиторы с акционерами на тебя не нарадуются. Мартин предпочитал летать через Катар, потому что бизнес-зал там представлял собой отдельное здание, белоснежное и чистое до блеска, кондиционированное до мороза; весь персонал там был, гм… вежливее. Разговор вращался вокруг чего-то, что, по словам Мартина и Раджи, они прекрасно поняли, а до Омита не дошло, и вообще он считал это ерундой.

Чувак, да ты еще раз посмотри

Да смотрел я. И ничего не увидел, и больше смотреть не хочу

О, старперы подтянулись

Ну да, ну да, как будто не тебе сорокет в марте

Я понял. Просто посмотри еще раз

Черт, как много надо сделать, чтобы заставить тебя закрыть лавочку