Филип Хеншер - Дружелюбные

В субботу вечером, на шестой день пребывания в Сент-Айвсе, Фархана извинилась. Не сразу, возможно, решила все хорошенько обдумать. Но стоило им сесть и дождаться, когда принесут полотенце и кружку с водой, она заговорила:

– Я совсем не хотела вмешиваться, когда расспрашивала тебя.

Мафуз, кажется, понял, к чему она клонит, но лишь улыбнулся и приподнял брови.

– Когда спросила о семье первой жены… Я знаю, что ты принял верное решение. И больше не буду о ней спрашивать. Не хочу тебя смущать или быть чересчур любопытной.

– Ничего страшного, я и не сержусь. Ты правильно сделала, что спросила. Иначе бы так и гадала. Мне самому надо было объяснить куда раньше.

– Между нами не должно быть секретов.

Неужели она намекнула, чтобы он выложил ей всю правду? Непонятно. А может, хотела рассказать ему в деталях то, что он знал лишь понаслышке: ее ведь отдали за него еще и потому, что видели, как она целовалась с мужчиной. Три с лишним года назад. Мафуз нисколько не сомневался, что та девочка и эта женщина – разные люди; по крайней мере, он так себе сказал. Однако существовала еще одна возможность, которая и удержала его от детальных расспросов.

Ее отец сказал ему это, когда они остались наедине – братья вышли из комнаты, – причем довольно прямолинейно. Но даже не попытался назвать имя человека, с которым она целовалась. Было и прошло. Мафуз думал об этом как о вероятности, не как данности, но вероятности, которая никак не желала уходить прочь: старший брат застал ее дома в объятиях мужчины: она смотрела ему в лицо, обожаемому и знакомому с детства. Науазу. Мафуза мучила мысль, что это не тот роман, о котором узнали бы все вокруг, что такой грех легко удалось бы скрыть, если бы о нем не упоминал никто из семьи. Ее брат Науаз: все знали, что он собой представляет и что испытывает к сестре, которая на два года младше его. Мафуз не знал; вероятность преступления, которое не спрячешь за законным браком, не позволяла ему задать вопрос напрямую. Если он не будет знать, так ли это, то и прощать ничего не потребуется. Ее чувства изменятся со временем – тогда, размышлял Мафуз, когда она родит их первенца.

Но Фархана удивила его, спросив:

– А что сделал ты?

Он не понял.

– Знаю, это не мое дело, – сказала она. – Но мне бы хотелось знать, отчего мой муж так давно не общается с семьей первой жены. Прости, муж мой. Одно слово – и я больше никогда не заикнусь об этом. Но почему?

Почему?

И он вспомнил: здесь, за столиком в укромном уголке ресторана в Сент-Айвсе, графство Корнуолл, Соединенное Королевство. Играла музыка: легкая ситарная музыка, он не узнавал ее. Воспоминание, что длится всего три минуты – и не покинет его до конца дней. Давным-давно, далеко-далеко. За прошедшие двадцать лет не было дня, когда бы он не вспомнил о случившемся в тот сентябрьский день 1971 года в стране, которой не существовало тогда и не должно было быть сейчас, – и не забудет до самой смерти.

Лицо человека, почти вровень с его собственным, совсем близко. Потное, с широко распахнутыми от ужаса глазами. Человека, тянувшего руки к кому-то, вероятно к жене. Он не верил Мафузу и не знал, кому еще верить. И шипел на Мафуза из пустой комнаты; за ним сорок немых лиц напряженно всматривались в темноту. Напротив запертой двери, за которой ждала свобода. Лицо заговорило с ним. Зашипело, зашептало, произносило слова.

«Уже можно идти, брат? Это же безопасно. Мы пойдем, брат? Они ушли, брат?»

«Да, брат, да, брат».

Таков был ответ Мафуза. В какой-то жуткий миг он почувствовал, что готов ответить: «Нет. Тише. Оставайтесь тут. Не шевелитесь». Но не поддался искушению. И сказал: «Иди, брат. Давай».

Дверь открылась, и они вышли. Мафуз остался на месте. Он не знал, что там, внизу, двумя этажами ниже. Понятия не имел, известно ли тем, с оружием, что в него не надо стрелять. Вскоре мужчины и женщины вышли. Он притворился, что считает их. Когда выходил последний, он сделал вид, что хочет пойти следом, но вместо этого закрыл за ними дверь. По ту сторону двери раздался крик, кто-то сглотнул и подавил еще один. Те, что были позади, поняли, что спасительное укрытие заперто. Мафуз сполз на пол, привалившись спиной к двери. И зажал уши. Шум был таким громким, что он слышал все равно. Он зажмурился. То промедление, когда он размышлял, не сказать ли: «Нет. Стойте». Теперь ему вовек не избавиться от мыслей о нем. Он долго ждал. И когда все же открыл дверь, ему пришлось осторожно переступать через тела. Всю лестницу устилали упавшие под выстрелами мужчины и женщины. Некоторые вскрикивали, стонали; кто-то пытался пошевелить руками, но солдаты, наблюдавшие за ними, скоро положили этому конец. При виде его они вскинули ружья, но он поднял руки и произнес на урду имя их командира. Они опустили оружие. На их лицах застыло жуткое выражение – смесь страха, содрогания, а у многих и пустоты, как у скучающих солдат, готовых вот-вот пожаловаться: ну и работенку приходится выполнять.

– Что случилось, муж мой?

Жена выжидательно смотрела на него. Начали приносить еду: аппетитные блюда с жаренными на углях мясом, рыбой, овощами.

– Я сделал то, что нужно было сделать, – ответил Мафуз. – Время такое было.

– Я знаю, что ты не мог поступить неправильно, – сказала Фархана.

– Так и есть, – согласился Мафуз. И с улыбкой посмотрел на самого юного из официантов, который ставил на стол блюдо риса. Видно было, что он очень волнуется: наверное, еще учится в школе. Его ждет совсем другая жизнь.

Праздник кончился.

Медовый месяц тоже.

Последний день больше напоминал погрузку на корабль, нежели на простой отъезд. В предпоследний день хляби небесные разверзлись и лило как из ведра. Побродив по сувенирным лавочкам, они вернулись в отель. Невинно играли в английскую настольную игру на террасе отеля. Время от времени кто-нибудь из персонала или постояльцев заглядывал туда, но, обнаружив их за игрой в «Людо», улыбался и ретировался. Вечером супруги в последний раз посетили раджпутский ресторан. Когда они уходили, весь персонал выстроился в ряд и пожелал им счастья и доброго пути.

Наутро они сели в такси и поехали сквозь серую пелену дождя на станцию, располагавшуюся на другом конце перешейка. До поезда оставалось время, и они забрели в унылое привокзальное кафе. Жена села за столик сторожить чемоданы. Он подошел к стойке и заказал две чашки чая. Женщина, подававшая заказ, уставилась на Фархану за его плечом. Он больше не возражал и не беспокоился. Ничего страшного. Сегодня первый день их новой жизни: он думал о чудесных днях, проведенных на побережье, и о том, что их любовь только-только зарождается. На улице, «там, где кончается Англия», заливал железнодорожные пути дождь. Через семь часов они будут дома, наедине друг с другом. Фархана осторожно поднесла чашку к губам, приподняв паранджу. Вскинула на него взгляд, увидела, что он тоже смотрит на нее, и скромно потупилась. И ему почудилось, что в ее прекрасных глазах блестят слезы – благодарности, чего же еще.