Филип Хеншер - Дружелюбные

– Профессор, – сказал отец, – мы и понятия не имели о том, что случилось. Должно быть, вы сочли непростительной бестактностью то, что мы не упоминали о ней.

– У профессора Анисула отличная экономка, – вставил Шариф.

Зря он это сделал: мать тут же поняла, что сын знал об утрате, постигшей его бывшего учителя, но не удосужился им сообщить.

– Отличная и аккуратная, – подтвердил тот. – Правда, ее нет дома уже несколько дней кряду, но когда она здесь, то замечательно управляется с вещами вроде чистых рубашек и готовки. Мне этого никогда не постичь.

– А куда она делась? – удивилась мать. – Разве так можно – исчезнуть на несколько дней кряду, как вы выразились?

– Хороший вопрос. Вот как вышло: восемь дней назад она объявила, что едет в Газипур навестить сестру, и с тех пор ее нет. Собственно, как ни удивительно, больше я ее не видел. Вынужден признать, что через пару дней у меня не останется чистых рубашек.

– Вы должны найти кого-то взамен, – быстро вставила мать, заметив, что ее муж задумался и вот-вот предложит нечто ужасное. – Экономку можно найти довольно быстро. И не исключено, что ваша вернется уже завтра. Давайте смотреть на вещи оптимистично.

– Время сейчас такое, – задумчиво отозвался отец. – Рафик идет на митинг, слушает Друга Бенгальцев, он до глубины души взволнован. Но Рафику семнадцать лет! Однако некоторым нет дела до рождения нации – и вот они, вероятно, считают, что в столице сейчас небезопасно.

– Остаться здесь, в Дакке, – наш долг! – вскинулся Рафик, услышав свое имя.

– Может быть, – ответил отец. – А может, осторожность – лучшая смелость. Если незамужняя женщина решила, что лучше переждать в безопасности, в деревне у сестры, я стану последним, кто ее осудит.

– Тем не менее о профессоре Анисуле теперь некому позаботиться, – вздохнула мать.

Кажется, она примирилась с тем, что витает в воздухе, но неожиданно для всех произнести это вслух решается маленькая Бина.

– Пап, – ужасно довольная собой, говорит она, – может, уважаемый господин профессор Анисул поживет у нас, если начнется война? Тут ему ничего не грозит!

– Очень мило с вашей стороны, – быстро отозвался профессор.

– У меня порвались шнурки на туфлях, – позже, когда они остались одни, сказал Шариф Назие и заметил, как в ее глазах блеснули радость и удивление.

– Посади дочь в коляску, – ответила она. – Хорошая прогулка на свежем воздухе ей не повредит. Но будь осторожен: прохладно, в марте ветер прямиком с пустошей. Сядешь на пятьдесят первый автобус.

– Пятьдесят первый автобус, – в восторге повторил он. – Который едет мимо Брумхилла, университета к муниципалитету? И билет стоит три пенса?

– Именно.

Оставшись наедине, они любили поговорить так, точно все еще жили в Шеффилде. Все-таки четыре года Шариф трудился на инженерном факультете, легко заводил друзей, ездил с Назией на втором этаже автобуса. За городом широко простирались пустоши, поросшие пурпурным вереском. Огромные гранитные валуны, разбросанные вокруг горы (как выяснилось, не горы, а лишь холма); снег, обильная пресная еда, квартирка над газетной лавкой, добрая миссис Уайт и ее муж, пригласившие их на ужин в Ранмур, их дочь Эйлин, которая присматривала за Аишей и всякий раз твердила: « Золото, а не девочка ». На рождественской службе все были в пальто и перчатках, все подпевали гимнам, а доктор Пеннифут расплакалась. Прощаясь с Шарифом, Назией и особенно с малышкой Аишей, укутанной в плотное одеяльце так, что виднелась только хорошенькая мордашка, она укрыла доброе щекастое лицо розовым ангоровым кашне, чтобы никто не заметил ее слез. Да, Назия и Шариф любили вспомнить годы, проведенные в Шеффилде. Иногда, когда маячила особенно ужасная перспектива – к примеру, кому-то требовалось доехать на рикше до Элефант-роуд и попробовать отыскать новые шнурки, – они любили сделать вид, что все еще живут там.

– Сяду-ка я на автобус, – сказала Назия. – А потом куда, к Рэкхему?

– Ну, не знаю, – усомнился Шариф. – Если хочешь качества, лучше бы сходить в «Коул бразерс». Ну и в «Маркс энд Спенсер» не забудь зайти.

– Ох… – простонала Назия. – «Маркс энд Спенсер», «Маркс энд Спенсер», «Маркс энд Спенсер»…

Воцарилась благоговейная, радостная тишина. Назия погладила мужа по руке. Какой бы забавной ни выходила игра и как бы они ни радовались ей, в конце неизбежно наступало легкое разочарование. Больше всего в Шарифе она любила именно это умение ценить смешное, эту искорку, которая загоралась в его глазах, когда кто-нибудь из присутствующих делал что-нибудь мало-мальски забавное. В тот вечер за ужином в доме его отца он исподтишка наблюдал, как Долли устраивает в своей тарелке холм, нет, два холма риса и озеро соуса; никто, кроме него, этого не замечал – так всех захватил оживленный спор отца и Рафика о независимости. Маленькая сестренка скучала, с серьезным видом напевая свою любимую песню, и ждала, когда же закончатся разговоры. Шариф, сияя, молча наслаждался зрелищем.

– Думаю, твой отец пожалеет о своей щедрости, – сказала Назия.

– Ну а что ему было делать, раз уж зашел разговор? – ответил Шариф.

– Мы могли предложить ему пожить у нас. Тут, в верхнем этаже дома доктора Матина, куда мы скоро возвращаемся, Шариф.

– Тем не менее мы этого не сделали, – ответил он. – Я лично несколько раз слышал, как он вслух сетовал, что не знает, что ему делать и где жить. Но отчего-то не позвал его к нам.

– Может, ничего и не будет, – предположила Назия.

– Не думаю, – возразил Шариф. – Полагаю, прямо сейчас профессор Анисул пакует сумки, а мать готовит комнату старшей сестры.

– Да я не о том. Мы подошли к краю, заглянули за него и повернули обратно. Друг Бенгальцев договорится с правительством. Экономка профессора вернется из Газипура, и он отправится к себе домой, а она за ним присмотрит.

– Не думаю, – повторил Шариф.

Они сидели в гостиной своей квартирки на втором этаже дома в Данмонди. Им пришлось переехать в дом родителей Шарифа. Время от времени они возвращались к себе: сидели в гостиной и разговаривали, а порой и оставались на ночь. Внизу жил врач местной больницы, высокий саркастичный человек, с женой и детьми, а второй этаж сдавался внаем. Хозяин перестроил дом так, что внешняя лестница вела к ничем не примечательной двери. Ничего не указывало на то, что за ней может скрываться жилое помещение. Почти наверняка доктор Матин удачно притворялся, что наверху у него кладовая или жилище для слуг. Но сама квартира их полностью устраивала: большая гостиная, толстые стены, достаточно спален для Аиши и ее будущих братьев и сестер, и для повара, если он понадобится; а их собственную спальню затеняет эвкалипт, что придает ей легкий лекарственный дух. Дом свекров находился в пяти минутах ходьбы – как выяснила Назия, идеальное расстояние. Она с нетерпением ждала того времени, когда эти пять минут снова станут неотъемлемой и неизменной частью жизни. Ее родители были в Читтагонге, и о том, чем и как они живут, приходилось лишь догадываться.