Филип Хеншер - Дружелюбные

Хотя в тот вечер читался очередной рассказ, внимательно слушали Бину лишь Долли да одна из бабушек. Остальные продолжали важный разговор. Бина тоже хотела его послушать. Какая жалость, решила Бина, все равно придется читать им заново, но что поделаешь. Рафик привел на ужин всего одного соратника. Манерой говорить – то есть обрушивать поток возражений на того, кто начинает с ним беседовать, – Дев напомнил Бине ее вредного одноклассника в младшей школе. Говорил он, время от времени вскакивая с места, ероша волосы до тех пор, пока они не вставали торчком. Всплеснув руками, плюхался обратно в кресло. Кажется, ему не помешала бы школьная доска, чтобы делать записи.

– Яхья [54] Яхья-Хан, Ага Мухаммед (1917–1980) – третий президент Пакистана. ушел, – сказал Дев. – Остается только ждать. Друг Бенгальцев провозгласил независимость Бангладеш.

– Друг Бенгальцев ничего не провозглашал! – нетерпеливо возразил Шариф. – Все ждали, что он объявит об этом три недели назад на ипподроме. Но он этого не сделал. Ни тогда, ни сейчас.

– Друг Бенгальцев провозгласил независимость в этот вечер! – Дев поднял ладонь в знак протеста. Рафик смотрел на него сияющими глазами. – А теперь пакистанец ушел, а на его место прибывают тысячи других.

– А где Друг Бенгальцев теперь? – спросил отец.

– Не знаю, – ответил Дев. – Но ясно одно…

В углу, где сидели бабушки, послышалась возня. Назия присматривала за ними: так дедушкины вдовы давали понять, что их что-то беспокоит или им что-то нужно. Принести одной чашку чаю, подать трость или помочь дойти до уборной другой. Им надо было так мало, но они всегда сильно нервничали. Одна потирала ладони с встревоженным лицом, другая не менее тревожно прислушивалась к ее тихому голоску. Бина, очевидно не обращая внимания, что ее не слушают, продолжала читать. Назия подошла к старушкам.

– Бабушка, что тебе принести?

– Там, на дороге, люди, – ответила та, которая забеспокоилась на этот раз. – Какие-то незнакомые люди.

Окна гостиной выходили в сад, а дальше находился сад дома на параллельной улице. Ни звука из окон не доносилось, но на прямой вопрос бабушка тут же ушла в себя, лишь слегка улыбаясь.

– Она уверена? – спросила Назия другую бабушку.

– Муж сказал мне, – пояснила первая. – Он их видел. Людей на дороге.

Назия оставила их и вернулась в кресло. Дев как раз излагал собственную версию речи шейха Муджиба на ипподроме и вопроса, заданного знаменитой сейчас Четверкой студентов: именно они водрузили флаг Бангладеш над Университетом Дакки. Едва он закончил говорить, Назия беспечным тоном осведомилась:

– Никто не выходил из дома в ближайший час? Гафур? Хадр?

Свекровь озадаченно и даже недовольно уставилась на нее, но Дев отчего-то понял, что именно хочет сказать мать друга. Он встал и вышел из комнаты в прихожую, перед этим жестом указал Рафику: « Оставайся на месте, не следуй за мной, солдат ». Всем присутствующим стало ясно: в конечном итоге этих двоих связывают отношения командира и подчиненного, причем командир – Дев. От студента-выскочки в нем не осталось и следа. Уходя, он выключил свет в коридоре. Зазвонил телефон, и он не колеблясь снял трубку в полной темноте:

– Алло. Да! Это я.

Умолк и потянулся в полумраке за ручкой и листком бумаги, всегда лежавшими у телефона. Записал номер, не попрощавшись со звонившим. Мать, отец, Назия, Шариф и профессор Анисул столпились у двери гостиной.

– Это Икбал, – сказал Дев. – Работает в «Интерконтинентале», где сейчас все иностранные корреспонденты. Прибывают уже месяц с чемоданами. Тут похозяйничали пакистанские военные. Посрывали все флаги Бангладеш. На улицах кто-то есть? Выключите везде свет.

Он прошел по коридору ко входной двери и почти закрыл ее за собой. Хадр тоже высунулся из комнаты. Они с Гафуром застыли в дверях кухни.

Несколько минут все молча ждали в кромешной тьме. За их спинами из гостиной доносился тихий девичий голос:

– …Твоя беда, Топше, в том, что ты все время делаешь выводы. Если, подобно мне, ты рассмотришь ситуацию со всех возможных точек зрения, очень скоро сообразишь, что золотая табакерка вовсе не невинный предмет. Ее поставил сюда…

– Тихо, Бина!.. – прошипел, обернувшись, отец.

Снаружи, между домом и оградой, крадучись передвигался Дев. Вдруг Назия вспомнила, что там, на мощенной плиткой дорожке, стоит лейка. Она заметила ее еще днем, когда водила Аишу нюхать недавно распустившийся жасмин и здороваться с курочками. Тяжелая металлическая штуковина, не разобьется, даже если ее сшибет чья-то неосторожная нога. На улице тоже царила почти непроглядная тьма: переднюю часть дома затеняло баньяновое дерево, и его висячие побеги сформировали завесу, сквозь которую мало что было можно различить с улицы. Дев ходил в саду и легко мог споткнуться о лейку. Но, утешала себя Назия, он, скорее всего, уже прошел мимо. Домочадцы ждали, не произнося ни слова.

Быстро-быстро открылась входная дверь; открывший придержал запор так, чтобы он не щелкнул. И остался стоять в темноте. Лишь когда он тихо заговорил, она смогла избавиться от мысли, что это не Дев, а пакистанский солдат схожей комплекции, который занял его место и готов выполнить приказ. Но голос был Дева. Путь до забора оказался одним из самых долгих в его жизни.

– Видел, – тихо сказал он. – Люди на улице. Бежали, стараясь не шуметь: целый вооруженный отряд. Мне пора.

– Нет! – вмешалась мать. – Переночуешь у нас.

Дев не удостоил ее ответом.

– Я должен пойти с тобой, – сказал Рафик.

– Если ваш телефон работает, ты нужен здесь. Береги своих и запри двери на засов, – распорядился Дев. – Приду – посплю на террасе. Отыщешь меня утром.

И он вышел за дверь, заматывая голову платком. Секунду спустя Назия услышала звук, которого и опасалась: лязг железа о плитку – кто-то споткнулся о лейку. Надо было его предупредить. Спустя еще десять секунд с грохотом заработало какое-то устройство. Кажется, в нескольких метрах отсюда.

Похоже, только отец Шарифа понял, что времени совсем мало. Он обернулся к Назие:

– Уведи девочек и мать в подвал. Быстро! Спрячьтесь в темноте, за чемоданами. Что бы вы ни услышали, старайтесь не издать ни звука. Идите! – Затем хозяин обратился к Хадру и Гафуру, которые прижались друг к другу, сообразив, что на дороге был убит почетный гость дома: – Вы ничего не видели, ничего не понимаете, и в доме есть еще люди.

Но наступило затишье. Половина домочадцев восемь часов просидели в гостиной, а половина в подвале. В какой-то момент кто-то попытался включить свет, но либо электричество не работало, либо кто-то перерезал провода. Они решили, что и телефон тоже не работает. Когда ночь подходила к концу, Долли, беззвучно плача, попросила пить, и Назия принялась утешать ее. Сама она перестала плакать при мысли об Аише, которая спала в комнате. Оставалось надеяться, что Шарифу хватило ума взять ее с собой. Поднимаясь, они не знали, что их ожидает. Оказалось, что остальные пошли спать, рассудив, что нет разницы, где их разбудят, чтобы расстрелять: в спальне или в гостиной. Назия узнала в этом поступке рассудочность профессора Анисула. Рафик вышел из дома в пижаме и забрался на крышу. Вернулся через пять минут. Сообщил, что город объят огнем. В воздухе стоял густой черный дым: прошлой ночью, пояснил он, они видели трассирующие пули, слышали хлопки зенитной артиллерии в черных клубах и глухие удары танкового обстрела совсем неподалеку отсюда. А жуткий грохот, раздавшийся в какой-то момент, доносился из штаб-квартиры Восточно-пакистанского стрелкового полка на Второй дороге. Женщины посмотрели на него – там, внизу, им слышался лишь непрестанный грохот. Рафик решил, что горело со стороны базара: очень, очень сильно. На улице, прямо на середине дороги, лежит лицом вниз тело: убийца оставил его в качестве предупреждения.