Филип Хеншер - Дружелюбные

– Вот поэтому, – сказал Грэм Лидгейт, – я и попрошу тебя, а не Кэрол показать мистеру и миссис Шарифулла дома. А вот и они, смотрите, выходят из машины. Совсем неплохо выглядят, как вам кажется? Дама, во всяком случае, без сари и без платка. Мистер Шарифулла, как я уже говорил, уважаемый человек, специалист – любой будет счастлив иметь такого соседа. А их дочурка – просто прелесть. Кэрол, посмотри. Прелесть. Вот они идут, наши первые серьезные клиенты за весь день, если не считать того джентльмена в десять утра, а его, откровенно говоря, можно во внимание не принимать, так что давайте-ка все, а это значит, что и Кэрол тоже… А вот и вы, мистер и миссис Шарифулла, точнее, доктор и миссис, как вы вовремя, рад вас видеть. А это у нас кто?.. – Мистер Лидгейт протянул руку девочке в нарядном клетчатом платье и с розовой лентой в волосах.

Миссис Шарифулла – на локте у нее висела новенькая блестящая черная сумочка – заметно поежилась.

Мистер, а точнее, доктор Шарифулла тут же прикрикнул на дочь:

– Где твои манеры?! Пожми дяденьке руку. И скажи: «Приятно познакомиться» – этот дяденька подберет нам хороший дом. Вот так. Молодец. Вообще-то она у нас воспитанная.

– Просто застеснялась, – сказала миссис Шарифулла.

– Я прекрасно ее понимаю, – отозвался мистер Лидгейт.

– Видишь? – заявила Кэрол позже. – Английскому они выучились, говорят нормально, без этой своей тарабарщины, но ведь англичанами им никогда не стать. Грэм, ни один английский отец не закричал бы так на свою дочь, случись ей немного замешкаться. Дома, за закрытыми дверьми, он как пить дать лупит палкой и девочку, и ее мать. Эта женщина знает свое место, сразу видно.

– Кэрол, – сказал Грэм, – думать ты можешь все, что хочешь, но, пока мистер и миссис Шарифулла и другие представители их народа являются нашими клиентами, буду очень признателен, если ты прикусишь язык и не будешь распространяться на эту щекотливую тему. Скажешь такое в неподходящей обстановке – и тебя заклеймят как расистку.

Кэрол сделала большие глаза:

– Расистка? Почему это я расистка? Я же о них говорила. Они индийцы, разве нет? О чернокожих я ни слова не сказала. Тоже мне расистку нашел.

– И тем не менее, – ответил Грэхам Лидгейт. Он все же надеялся подобрать дом супругам Шарифулла без затруднений и быстро.

– Кто бы мог подумать, – с легким удивлением говорила Назия вечерами, когда, уложив Аишу спать, они читали газеты в холле отеля «Хэллам Тауэрс», – кто бы мог подумать, что переезжать в другую страну так сложно?

Шариф смеялся. Он, как всегда, понимал суть шутки. Решение вернуться в Англию, в Шеффилд, принесло им такое облегчение, что бесконечные собеседования, заявления и бюрократические вопросы смогли-таки повергнуть их в изумление. Никто из чиновников, проводивших собеседования, понятия не имел, откуда и зачем явились Назия и Шариф. У каждого, как выяснилось, родственники жили по соседству с выходцами из Индии, очень милыми людьми по фамилии Банерджи или еще как-то – не выговоришь. Или не из Индии, а из Уганды?

Однажды она объяснит, почему они сюда приехали, думала Назия. Женщина, с которой она говорила в центре города, в здании из черного песчаника – местном департаменте по вопросам образования, – сделала паузу, прежде чем назвать ближайшую к их будущему месту жительства школу. «Подойдет ли эта школа Аише?» – задумалась она перед тем, как предложить учебное заведение в двух милях езды. Это было очевидно. «Нет, – хотелось сказать Назие, – мы приехали не потому, что думаем, будто тут школы лучше. Мы приехали потому, что в нашей родной стране для людей вроде нас нет будущего».

– Да, – говорила она вслух. – Спасибо, что спросили. Мы из Бангладеш – по крайней мере, так страна называется сейчас и называлась последние пять лет.

Врачу, что ставил их на учет, когда дом в Лоджмуре уже был куплен, Назия тоже сказала бы пару слов. Ему не понравилось, что она прилетела в Англию беременной. «Мы этого не планировали, – хотела ответить Назия. – Я не знаю, как так получилось. Может, оттого, что мы собирались в Англию. Оттого, что жизнь должна была наладиться. Я говорила вам, почему мы решили уехать? Потому что Бангабандху убили. Вы же знаете – Друг Бенгальцев. Человек, основавший нашу страну. Враги ворвались в его дом и убили его и всю его семью.

Какое это имеет отношение?.. Ну, наверное, мы посмотрели на людей, которые пришли к власти, и нам показалось, что… Да, знаю! Звучит ужасно! Но вам бы тоже следовало взглянуть на этих полковников и генералов, на тех, кто пришел к власти. Вам было бы интересно послушать моего брата – он врач в Бомбее. Специалист в области здравоохранения. Дела у него там идут замечательно. Эмиграция – это у нас семейное».

И людям из Министерства внутренних дел она бы тоже сказала – разрешение на работу выдали, бумаги были в порядке, спасибо университету, и Назия не понимала, зачем нужно встречаться с представителями власти. Может быть, однажды придет время им избавиться от жалких новеньких зеленых паспортов Бангладеш и получить старые добрые британские – солидные, синие. Чиновник все допытывался, кто из их семьи остался дома, даже про Руми подробно расспрашивал. Назия не собиралась писать Руми в Бомбей и предлагать ему срочно паковать вещи и перебираться в Шеффилд, начинать блистательную карьеру заново. Это тоже надо было объяснить.

– Там мать моего мужа, – сказала она. – Отец мужа умер в прошлом году. Мать в Англию не поедет. И две сестры, они сейчас учатся.

– Откуда вы знаете, что мать вашего мужа не поедет в Англию? – спросил чиновник-коротышка, перебирая бумаги из их серовато-синей папки, не глядя ни на Назию, ни на Шарифа. Он был не против того, что Назия говорила от имени мужа. Тот сидел рядом, но в беседе не участвовал.

Назия хотела бы ответить ему со всей откровенностью. «Видите ли, – сказала бы она, – мужниного брата увели из дома пакистанцы и, скорее всего, запытали до смерти. Его мать ходила в полицию каждый день, целый год,

а может, и дольше, ходила, даже когда пакистанцев уже прогнали. Она знает, что он мертв. Его тело где-то в Бангладеш. Она не знает, каким был его конец. Думаете, хоть что-то заставит ее бросить землю, в которой лежит ее младший сын, не узнав, где его тело и как он умер? Думаете, можно убедить ее перебраться в страну, где ее зять, виновный в смерти ее сына, живет в сытости и довольстве?»

Но ничего из этого она не сказала. «Нет, – следовало бы ей ответить доброй даме в регистратуре отеля, – у нас здесь есть родственники. Моя золовка, Садия. Ее мужа зовут Мафуз. Они живут в Лондоне, кажется, но мы с ними не общаемся. Они приехали сюда в семьдесят втором, к старому дядюшке, который тут уже жил.