Кэролайн Ли - Стеклянная женщина [litres]

Она думает о бесконечном вязании, подметании, готовке и штопке. Думает о саге, которую начала писать целую вечность назад в Скаульхольте. Но сейчас в голове у нее такой сумбур, что о сочинительстве и помышлять нечего. Весь мир сжался до крохотных размеров ее тела, до груди, поднимающейся и опускающейся в такт дыханию, до биения сердца.

– Уединенная жизнь должна укрепить тебя в вере. Время, проведенное с Богом, – это дар. Ты должна быть благодарна. – Он не говорит, а отдает приказ, как и полагается bóndi .

Она хочет напомнить ему, что, согласно Библии, не хорошо быть человеку одному [15] Быт. 2:18. , но перечить Йоуну, как она уже успела понять, – все равно что кричать в метель.

По воскресным дням Роуса выходит на холм и наблюдает за тем, как молятся и слушают проповедь жители Стиккисхоульмюра. Отзвуки их голосов прокатываются над ней. Она все равно что трава под ногами – никто не обращает на нее внимания. Сельчане делают вид, что не замечают ее; взгляды их устремлены на Эйидля и на Йоуна, который сменяет его на кафедре.

Роуса вспоминает, как в день ее приезда Эйидль назвал Йоуна дьяволом и заявил, что люди его не любят. Потом она даже подумывала навестить старика и расспросить подробнее, но есть в его взгляде что-то поистине хищное.

Эйидль бесстрастно произносит внушающую ужас проповедь о разверстой пасти Ада, которую узрят грешные души на вершине Геклы. Потом начинает говорить Йоун, и, пока он ведет речь о мирских заботах – какого урожая ждать в этом году и где лучше рыбачить, – Эйидль отходит подальше. Он худощав, а взгляд у него изголодавшийся, как у стервятника. За спиной у него, скрестив громадные ручищи на бочкообразной груди, маячит Олав. Оба они хмуро следят за тем, как Йоун произносит последнюю на сегодня молитву о богатом урожае и сухой погоде, а все остальные вторят ему.

Когда служба подходит к концу, Роуса заставляет себя подойти к ним и набирает в грудь воздуха, чтобы заговорить, но не может подобрать слов. Оба мужчины холодно смотрят на нее.

– А ты все такая же исхудавшая, дитя мое, – говорит Эйидль и улыбается. – И вид у тебя несчастный.

Она открывает было рот, но тут на ее плечо ложится сильная рука, и Йоун оказывается подле нее.

– Идем, Роуса. – Лицо его сурово. – Ты устала. Тебе нужен отдых. – Он обхватывает ее за плечи и притягивает к себе. Это похоже на объятие, но он увлекает ее за собой, словно горный обвал.

Сперва Роуса сопротивляется, но наконец позволяет себя увести. Поворачиваясь к Эйидлю спиной, она успевает заметить на его лице ухмылку, похожую на трещину во льду.

Когда они возвращаются в дом, Йоун берет ее за руку и подводит к постели.

– Ляг, отдохни. И не ходи на службы, если они тебя утомляют.

– Вовсе нет. – Роуса приподнимается, но он надавливает ей на плечо и заставляет лечь обратно.

– Что ж, – говорит он, – раз уж тебе так хочется посещать службы, стоять будешь рядом со мной. Хорошему мужу положено заботиться о своей жене. Не хочу, чтобы Эйидль огорчал тебя.

– Я…

– Отдыхай, Роуса, отдыхай. Закрывай глаза. – Он ждет, и она послушно делает то, что он велит. – Ты знаешь, Роуса, что тебе очень повезло жить в довольстве. Так ведь?

И он крепче стискивает ее руку. Она сжимает зубы и кивает.

– Вот и славно, – говорит он. – Напиши своей маме и расскажи, как хорошо тебе здесь живется и как ты счастлива со мной. Она будет рада узнать об этом.

У Роусы внутри все так и скручивает, она открывает глаза. Йоун улыбается и продолжает шелковым голосом:

– Ты ведь хочешь порадовать маму?

Роуса сглатывает: пересохло во рту. Йоун сжимает ее ладонь еще крепче, так сильно, что похрустывают кости. Она шепчет:

– Я… я напишу.

– Хорошо. – Йоун улыбается, и лицо у него светлеет. – Потом отдашь письмо мне, и я отправлю его с проезжим купцом.

Он выпускает руку Роусы, треплет ее по щеке, потом разворачивается и, широко шагая, выходит вон. Как только он скрывается из виду, Роуса вытягивает руку перед собой. Рука бледна и бескровна – ни дать ни взять чье-то обмякшее, бездыханное тельце.

На десятый день после отъезда Пьетюра Йоун уходит в море на рассвете, а Роуса, проснувшись, понимает, что больше не может оставаться в этом доме одна.

Она снова отправится в селение и навестит Катрин.

Еще совсем рано, когда она начинает спускаться по склону к теснящимся вдали домам. Она вернется до заката. Йоун так и не узнает, что она его ослушалась.

Сбегая по тропинке, она оглядывается. Подворье выглядит безмятежно. Ветер кружит у порога березовые листья, поблескивающие золотом в лучах осеннего солнца. От этой красоты у Роусы захватывает дух. Она напоминает себе, что солнце скроется, листья сгниют, и дом ее мужа обретет свой истинный вид и станет похожим на могильный холм, где обитает неупокоенная душа.

Говорят, места, в которых бродят мертвые, снаружи зачастую кажутся красивыми. Draugar поселяются там, где любили бывать при жизни, или там, где у них остались неоконченные дела. Торгунна, героиня «Саги о людях с Песчаного берега», перед смертью завещала сжечь свое постельное белье, но ее волю нарушили, и она снова и снова вставала из могилы. Кто знает, какие дела не успела завершить Анна?

Роуса встряхивает головой, отворачивается и продолжает спускаться по склону – прочь от Йоуна, прочь от той себя, которую она больше не узнает.

Взметнувшиеся к небу горы и резкий запах черно-красной земли наполняют ее головокружительной легкостью, и все страхи прошедших недель начинают казаться смешными. Нет никаких призраков. Она расскажет Катрин, что ей померещилось чье-то дыхание и шуршание на чердаке. А Катрин ответит, что только глупцы верят в draugar и что не существует никаких духов, которые сводят людей с ума и пьют их кровь.

Должно быть, Катрин заметила гостью издалека: Роуса еще не успела спуститься с холма, а та уже выходит ей навстречу.

– Роуса! – Катрин поспешно обнимает ее, и Роуса сразу чувствует себя живой.

Ей уже начало казаться, что она тает, что она сама превращается в draugur. А теперь она улыбается – впервые за долгое время.

– Надеюсь, я не помешала?

– Я очень тебе рада. Но как же Йоун?

– Он… он не знает, что я здесь. Он в море. Пожалуйста, не…

– Я не настолько глупа. – Катрин сжимает плечи Роусы. – Я ему не проговорюсь. Остальным тоже можно доверять – по крайней мере, в этом.

Роусу захлестывает волной облегчения, но оно тут же сменяется тревогой.

– Остальным?

– Они будут рады видеть тебя. А все, что мелет острый язык Гвюдрун, пропускай мимо ушей.

Не успевает Роуса воспротивиться, как Катрин уже ведет ее в душный полумрак комнаты, где вокруг очага за вязаньем сидят четыре женщины. Три из них Роусе уже знакомы: это старуха Гвюдрун с пустым взглядом и волосками на подбородке и Ноура с Кларой, которые приходили к ручью со своими детьми. Оба ребенка играют тут же, катаясь по полу, как кутята, а матери зорко следят, чтобы они не обожглись, и сердятся, когда они путают пряжу.