Анатолий Афанасьев - Искушение

— А ежели у вас, извините, борщ пригорит, вы тоже милицию будете вызывать? Какая-то у вас путаница в голове, товарищ. У милиции есть дела поважнее: разбой, ограбление, поножовщина. Ежели бы, к примеру говоря, этот гражданин вдобавок пырнул вас ножом в пузо, тогда пожалуйста, тогда я к вашим услугам. Вполне.

— Ждать, значит, когда пырнет? — зловеще переспросил пенсионер.

— Придется ждать.

— А ко мне в квартиру вы не желаете заглянуть?

— Что ж, можно и заглянуть.

— И вы пойдемте с нами, голубчик.

Федор Анатольевич и сержант отправились с Пименовым вниз.

— Видишь, что мы с тобой наделали? — сказала Наденька мальчику. — Два ротозея.

— Не бойся, — успокоил Алеша. — Папа у меня очень добрый. Он ни чуточки не рассердился.

— Да, не рассердился. Чуть меня не ударил кулаком.

Алеша недоверчиво хмыкнул.

— Тебе только показалось. Он добрый. Я-то с ним давно живу. Он никогда не дерется. Даже меня зло иногда берет. Его все обижают, а он не дерется. Я скоро вырасту и буду его защищать. Уж я им спуску не дам.

— Про кого ты, Алешенька? Кто это обижает твоего папу?

— Все обижают, все! Я знаю. А он всегда молчит.

Надя увидела на глазах мальчика слезинки. Прозрачные слезинки скатились на щеки из прозрачных глазок.

— Дружок, ты плачешь? О чем, милый?

— Надя, ты будешь со мной дружить?

— Конечно, буду. Мы уже дружим.

— А с папой?

— Если он захочет…

— Он хочет… Только не скажет. Он гордый.

Надя выжимала тряпку за тряпкой, и пол в коридоре стал почти сухим. Мальчик принес вторую тряпку и с усердием начал ей помогать.

— Первый раз в жизни пол мою, — сообщила Наденька малышу. — Увидели бы меня папочка с мамочкой! Я ведь избалованная девочка.

— А разве ты не взрослая? — спросил Алеша.

— Конечно, взрослая. До того взрослая стала, что хоть плачь.

Мальчик глубоко задумался, тихо сказал:

— Почему бы тебе не выйти замуж за папу?

— Как?

— Насчет пола ты не думай. Я сам буду мыть. Видишь, я умею. И еду готовить умею.

— Нет, Алексей. Уж это вряд ли. Твоему папе нужна совсем другая жена, еще больше взрослая.

— Хорошо, — сказал мальчик. — Я так и думал. Забудем этот разговор.

— Ох ты же боже мой! — Наденька попыталась его обнять, но он холодно, вежливо отстранил ее, бросил тряпку, прошел на кухню и сел за стол спиной к ней.

Этажом ниже трое мужчин внимательно изучили последствия катастрофы. Вода пробуравила потолок кухни — два больших желтых пятна выглядели довольно мерзко на белоснежном фоне, — вдобавок высеклись причудливые трещины в углу комнаты, изуродовав свежие веселенькие обои. Пименов, с тяжелой грустью заглядывая в юное лицо сержанта, мрачно заметил:

— Супруга моя пошла в больницу на кардиограмму. Сердечница она… Боюсь, выдержит ли. Ведь только на днях закончили ремонт, столько было мучений, вы себе представляете?

— Да-а, неприятный случай, — протянул милиционер.

— И как, однако, быстро протекло, — заметил Пугачев. — Дома лепят из картона, что ли! Главное, на час всего я и ушел-то. В школу к сыну.

Пименов ошпарил его проницательным взглядом, доказывающим, что он отнюдь не введен в заблуждение и хорошо знает, кто и зачем включил воду, уходя якобы на час.

— Можно сейчас составить только предварительный акт, — сказал он — Потом еще протечет. Яснее будут размеры несчастья.

— Зачем акт? — вяло возразил Федор Анатольевич. — Скажите, сколько надо платить, я заплачу.

— Хотите, чтобы все шито-крыто? Не выйдет, дорогой сосед. Этот случай будет разбираться общественностью. Так-то вот.

— Конечно, — вмешался сержант, который никак не мог выкинуть из головы оставшуюся наверху девушку. — Конечно, дело ваше, гражданин. Но если нету злого умысла, то можно и так, попросту. Не разводить лишнюю бюрократию.

— Вы еще слишком молоды, сержант. И слишком, я вижу, доверчивы. Человеку вашей профессии нужно бы побольше разбираться в людях. Нет злого умысла? Нету? Эх вы, защитники наши! За этим тихоней я слежу давно, сержант. И он об этом знает, опасается. Не далее как сегодня у нас был утром конфликт. Он выносил из своей квартиры сотни две бутылок — заметал, как говорится, следы ночных оргий, — а я случайно оказался свидетелем. И вот вам пожалуйста — месть. Теперь-то хоть улавливаете суть дела, сержант? Сегодня он мне воду сверху спустил, а завтра — пулю в спину? А-а?

— Вам бы полечиться надо, — безнадежно пожал плечами Пугачев. — У вас психика не в порядке… Хорошо, составляйте свои акты, пишите кляузы — я готов отвечать. С тем разрешите откланяться. До свидания, товарищ милиционер.

— До свидания.

Сержант ему сочувствовал. Он как бы говорил Пугачеву: все понимаю, браток, и рад бы отправиться к себе в отделение, да придется малость задержаться. Сам видишь, что придется.

Дома Федор Анатольевич прямиком протопал к холодильнику и, не таясь, откупорил бутылку пива. Надя успела прибрать квартиру. Линолеум в коридоре сиял.

— Нет худа без добра, — сказала она Пугачеву. — Хоть полы вам помыла.

— Спасибо! Хотите пива?

— Хочу, — сказала Наденька. — Очень хочу.

Алеша не показался, затих в комнате, и они сидели вдвоем, пили пиво, не зная, как половчее, без обид расстаться.

— Ну и соседик у вас, — посетовала Надя. — Реликтовый тип.

— Ремонт у него был недавно. Переживает. Сказал сержанту, что опасается с моей стороны пули в спину.

— Пули?

— Да, пули. Представьте себе!

Вдруг они одновременно осознали комичность ситуации. Надя нерешительно улыбнулась, и он ответил ей растерянной улыбкой. Надя начала хохотать, бурно, свободно, изгибаясь грудью над столом, не умея, как всегда, быстро остановиться. Ее глаза наполнились влагой, зубы засверкали. Секунду Федор Анатольевич разглядывал ее в изумлении, крепился, уже чувствуя, как и его ломает, выворачивает ответный спазм смеха. Он давно не смеялся громко, отвык, какой-то хрип защекотал грудь, вырвался болезненным кашлем.

Алеша выбежал, услышав дикие звуки, сообразил, что происходит, и поддержал отца звонким счастливым колокольчиком.

— Тебе-то меньше всех бы надо веселиться, — через силу выдавил Федор Анатольевич. — Из-за тебя теперь этому утопленнику — ха-ха-ха! — рубликов триста придется отвалить. А где их взять?

— Нет, Федор Анатольевич, меньше. Капитальный ремонт столько стоит.

— А он и заставит капитально ремонтировать. Еще как заставит.

Тут все трое осознали, что смеяться действительно нечему.

— Ничего, — сказал Пугачев, улыбаясь сыну. — Как-нибудь перебьемся. Не в деньгах счастье… Давайте обедать. Вон — мясо остыло и суп остыл.

— Я пойду, — твердо отклонила предложение Надя Кораблева. — Спасибо, но я пойду. Мне давно пора.

— А мы вас не отпустим. Верно, Лексей?