Анатолий Афанасьев - Искушение

«А чего ты ожидал-то? Чего? — надавил на свое дурашливое настроение Федор Анатольевич. — Может быть, ты ожидал встретить Сухомлинского?»

Екатерина Исаевна начала разговор на задушевной ноте.

— Мальчик ваш, Федор Анатольевич, трудный ребенок, трудный — это сразу бросается в глаза. Вы согласны со мной?

— Все дети трудные, — кивнул Пугачев, набираясь терпения: у него не было возможности портить отношения с человеком, который будет учить сына уму-разуму не один год. — На то они и дети.

Екатерина Исаевна поморщилась, откинула со лба кокетливую прядь волос.

— Да, конечно. Я вас понимаю… У вас ведь один ребенок, которого вы не смогли воспитать, а у меня их сорок. Ну-ка, прикиньте, у кого больше возможностей сравнивать и делать выводы! — Она даже с какой-то жалостью взглянула на Пугачева, вероятно, и он был для нее кем-то вроде трудного ребенка, не более того. В интонациях, в манере вскидывать брови, еще в чем-то неуловимом чувствовалось, как надежно уверена в себе классная руководительница, как она ясно понимает суть вещей.

— Позвольте, — мягко заметил Пугачев. — Но у вас было слишком мало времени определить… Зачем же сразу такой ярлык — трудный ребенок? (Про себя прикинул, сколько ей может быть лет, и решил: они ровесники, немного за тридцать.)

— Я объясню, — лицо Екатерины Исаевны смахивало на чистый лист бумаги, испещренный иероглифами, — так представилось неожиданно Пугачеву, — и самый странный иероглиф — двигающиеся, растягивающиеся резиновые губы. «Кто-то их ведь целует!» — не позавидовал он.

— Я объясню, — учительница написала на лице улыбку-укор. — Чтобы выявить внутренний мир ребенка, достаточно, пожалуй, одной беседы. При наличии опыта, разумеется. Так вот, я сразу подметила у вашего Алеши склонность к эгоцентризму. Понимаете? В его возрасте, Федор Анатольевич, трудный ребенок — это не серия поступков, отнюдь. Это скорее потенция, извините за грубое слово. То есть готовность к совершению вызывающих, противообщественных поступков. Или еще точнее и понятнее — это предрасположенность к тенденциозной линии поведения.

«Боже мой!» — пожалел сына Пугачев.

— Вы замечали, как ваш Алеша отвечает на вопросы? Не замечали? А жаль. Родители вообще малонаблюдательны по отношению к личным детям. Так вот, на вопрос он старается отвечать не прямо, а как бы в свою очередь завуалированным вопросом. Грозный признак, Федор Анатольевич! Понимаете меня?

— Не совсем.

На лице Екатерины Исаевны нарисовалась улыбка-недоумение, улыбка — просьба контакта.

— Это несложно. Видите ли, всех детей можно грубо разделить на две большие категории. Одни дети обладают ярко выраженной склонностью к добросовестному накоплению информации, а другие, кстати меньшинство, имеют способность к мгновенной критической ее переоценке. Вторая категория значительно перспективнее в творческом отношении, но… если бы не одно маленькое «но». Часть этой второй категории детей имеют свойство преувеличивать свою сообразительность, что в конечном счете нередко выливается у них в желание восторжествовать над остальными детьми, да и над взрослыми. И тут мы сталкиваемся с такими бытовыми качествами, как наглость, цинизм и пренебрежение к старшим. Теперь понимаете?

— Простите, Екатерина Исаевна, вы и с детьми разговариваете таким языком?

— С детьми я разговариваю, ориентируясь на их интеллектуальный уровень, — на лице выписалась улыбка-сочувствие. Богатый арсенал улыбок накопила классная дама.

— Мой мальчик относится к этим, к наглым?

Учительница чуть не всплеснула руками, одобрив догадку огорченного отца, и в награду тут же кинула ему спасательный каучуковый пояс.

— Сейчас это не опасно, поверьте. Но мы с вами должны заглядывать в перспективу, искать способы контакта с конкретной сформировавшейся личностью. Ваш мальчик, если не считать сегодняшнего инцидента, — вы ведь в курсе? — еще ничего не совершил плохого. Что ж, видимо, будет разумно и не дожидаться, пока он что-либо совершит. Верно? Лучше подстелить соломки заранее, Понимаете смысл моей метафоры?

«Какой-то феномен! — подумал Пугачев. — Черт знает что такое».

— И вы со всеми детьми успели разобраться?

— Федор Анатольевич, я хочу, чтобы все дети вверенного мне класса стали достойными гражданами нашей страны. Понимаете меня?

— И потому вы учите их приглядывать друг за другом?

Вопрос моментально стер все улыбки с ее лица.

— У меня есть право на педагогический эксперимент? Не правда ли?

— Нет! — рубанул Пугачев, чувствуя зыбкую почву под ногами. — Права на эксперимент над людьми нет ни у кого. Даже у министра просвещения… Уж вы не диссертацию ли готовите, Екатерина Исаевна?

Она густо и знойно покраснела, и он увидел, что хотя они и ровесники, но учительница моложе его и уязвимее лет на десять.

— Я не хотел высказывать претензии, — сбавил тон Федор Анатольевич. — Извините великодушно… Что касается Алеши… думаю… детская непосредственность, шалость. Стоит ли на основании такой малости возводить целые концепции, — не удержался, съязвил, — как-то это ненаучно, Екатерина Исаевна. Оппоненты могут не понять. Впрочем, и ваш эксперимент с девочками-кляузницами не совсем вроде бы этичен. А?

— Я попрошу вас все-таки подбирать более точные формулировки, — сказала учительница подсушенным голосом.

— Дело не в формулировках, а в сути. Суть как раз такая.

— Какая?

«Как бы моя беседа с ней не вышла боком Алешке, — спохватился Пугачев. — Сейчас она окончательно поймет, откуда трудный характер у мальчика. От трудного отца».

Он изобразил смущение, проговорил доверчиво и заискивающе:

— Вы не принимайте к сердцу. В принципе, мне нравится, как вы размышляете. Сам факт, что моим сыном руководит современно мыслящий человек, мне приятен. У него ведь… нет матери, Екатерина Исаевна.

— Как это?

— Да так. Долгая история… вдвоем мы с ним живем. Естественно, что-то я упускаю в воспитании. Иначе и быть не может. Родительская близорукость и так далее. Вы абсолютно правы, абсолютно.

Ему было противно мямлить и прикидываться, но он чувствовал, что так надо, обязательно так надо. Пусть он будет идиотом, но не сын. Сын пусть растет отличником.

— Я не знала, — протянула Екатерина Исаевна. — Это многое проясняет.

— Уж конечно, — согласился Пугачев с облегчением.

Угроза конфликта, кажется, миновала. Теперь важно правильно попрощаться. Довольно впечатлений для первого раза, для знакомства. Он встал, раскланялся театрально, никак не умея сообразить: целовать ли ей руку. Или лучше обойтись без поцелуя.

— Вообще ваш мальчик очень способный, — растерянно вдогонку сообщила учительница. — Немного нервный, но я понимаю теперь… — женщина стремительно перебарывала в ней будущего кандидата наук.