Анатолий Афанасьев - Искушение

Дальше — мрак, трясина, забвение.

Пока же избегал встреч он и испытывал от этого даже какое-то удовлетворение, похожее, может быть, на радость осужденного, сумевшего малость насолить своему будущему палачу.

Наконец Надя сказала в трубку:

— Феденька, хотя ты старательно избегаешь меня и, видать, затеял какую-то кознь и измену, я приглашаю тебя завтра на день рождения. Тебя и Алешу. Отказаться ты не можешь, потому что завтра — выходной.

— К тебе? С Алешей?

— Подарки я люблю дорогие: золото, бриллианты, антикварные безделушки. По-моему, чем дороже подарок, тем веселее на душе… Но можно прийти и вовсе без подарка. Даже лучше. Я считаю, что подарки опошляют отношения. Другое дело, если…

— Надя!

— Да.

— Ты все обдумала?

— Вот что. Или ты завтра придешь с Алешей, или я буду думать, что ты коварный обманщик.

— А зачем мы к вам придем?

— На день рождения. Все?

Пугачев догадался, что он еще очень молодой и робкий юноша, почти школьник. Пойти к Наде домой с сыном? Там ее родители. Что это значит? Ах, да. Это значит, что родители увидят его воочию и убедятся, что причин для беспокойства нет. У их дочери пожилой знакомый с ребенком. Это бывает с дочерьми. Все-то они чудачат по молодости. Наверное, там будут и молодые люди, ее друзья, настоящие парни. Там будет и этот Виктор Муравьев, про которого она ему все уши прожужжала. Этот орел, философ, за которого замуж любая девушка ринется сломя голову.

— Придем, Наденька, — сказал Пугачев. — Обязательно придем. Спасибо!

— Федя, — она насторожилась. — Ты что-то там подумал нехорошее? Да?

Он прикинулся овечкой:

— О чем ты, Надя? Как можно. Да мы разве…

— Хорошо. До завтра.

С утра в субботу Пугачев привел в порядок сына. Подстриг его невесомые волосики ножницами, вымыл ему голову, тщательно отгладил выходной костюмчик. Из-за галстука у них вышел конфликт. Федор Анатольевич считал, что сын его обязательно должен пойти к Наде в галстуке, а Алеша считал, что это унижает его мужское достоинство.

— Не надену я галстук! — вопил он. — Не надену галстук. Что я, кукла, что ли? Мальчики не носят галстуки.

— Носят, — убеждал Пугачев. — Это элегантно и красиво. В Англии все дети в галстуках. А там живут очень воспитанные и культурные дети. Вообще Англия — владычица морей.

— Сам носи, если красиво… Я тогда не пойду совсем, хотя у Нади есть патроны. Но я не пойду. Плевать я хотел и на патроны и на галстук.

Побузив, Алеша согласился на «бабочку», однако, повертев сына перед собой, Пугачев нашел, что «бабочка» ему не к лицу, и махнул рукой. Сам он наряжался долго, впервые, пожалуй, столько времени тратил на эту процедуру.

— Не в чем идти! — пожаловался он сыну, который принимал в происходящем посильное участие. — Совершенно не в чем. Я голый.

— Ты не голый, папа. На тебе вон какие длинные трусы.

— И, кстати, трусы ни к черту. Впрочем, это как раз неважно.

Остановился он на старых брюках в полоску, хоть сидевших прилично, и клетчатом спортивного покроя пиджаке. Слава богу, у него имелась рубашка, к которой не придерешься. Недавно одна из сотрудниц приволокла на работу разное барахло, которое муж привез из ФРГ, и устроила распродажу. Пугачеву досталась рубашка.

— Рубашка меня не подведет, — пояснил он Алеше.

Дверь им открыла сама именинница. Алеша сразу смутился и начал переминаться с ноги на ногу. Надя его обняла и поцеловала.

— Вот ты и пришел ко мне в гости, малыш! — сказала она.

Это обращение ему не понравилось, он отпихнулся от девушки обеими руками и ответил:

— Я и папу привел. Что же вы его не целуете?

— Действительно, — откликнулась Надя и подставила Федору Анатольевичу щеку.

В этот самый момент в коридоре появился Павел Павлович.

— Рад! Рад! — пробасил он с таким же выражением, с каким следователь обращается к преступнику, долго избегавшему ареста.

Не сдержался все же отец, заметив, как его дочь целует посторонний мужчина. Надя их представила друг другу с игривой официальностью. Федор Анатольевич вывалил из кармана носовой платок, связку ключей и коробочку с духами. Ключи упали на пол, а духи он опять убрал в карман, но тут же спохватился:

— Это вам, Надя. Подарок. Ничего лучшего мы с Алешей не сумели придумать.

Потом было долгое сидение за столом, проходившее в дружески-дипломатической обстановке. Анастасия Ивановна подкладывала поминутно еду в тарелки гостей, а Павел Павлович неукоснительно следил, чтобы не опустела рюмка Пугачева.

— Что же вы ничего не едите? — спрашивала Анастасия Ивановна. — Этот холодец мы с Наденькой готовили.

— Хорошо его запить водочкой, — добавлял Павел Павлович. — Эх, хорошо!

И Пугачев ел, пил без передышки, как загипнотизированный. Вскоре он понял, что больше никаких гостей не будет. Это его насторожило. Надя помалкивала, добродушно улыбалась, изображая скромную благовоспитанную дочь. Стол ломился от яств.

— Спасибо! Честное слово, хватит! — вежливо кивал Пугачев, умоляюще взглядывая то на Надю, то на Павла Павловича, к коему проникся симпатией, возможно, потому, что тот не выпускал из рук бутылку и был похож на радушного официанта. «Это же фарс, то, что здесь происходит! — подумал Пугачев. — И я опять в роли клоуна».

Он успел опьянеть и теперь не так отчетливо различал лица Надиных родителей, зато Надино видел хорошо и близко. Оно было изумительно, это даже было не лицо, а берег обетованный, к которому положено стремиться изо всех сил. Неважно, пьяный ты или трезвый. Надо стремиться и спешить.

Беседа за столом была самого светского толка. Павел Павлович советовался с ним насчет покупки, машины.

— Все-таки, как вы считаете, что лучше — «Жигули» или «Волга»? — спрашивал отец Нади. — У меня раньше был «Москвич», но я его продал. Думал, вообще обойдемся без машины, без лишних хлопот. Но, знаете ли, привык, и уже трудно обходиться.

— «Волга» — большая семейная машина, — рассуждал в ответ, Федор Анатольевич. — Но «Жигули» лучше. В смысле, маневренности.

— Вы совсем не кушаете! — беспокоилась Анастасия Ивановна, жалостливо засматриваясь на Алешу. — И мальчик не кушает. Тебе не нравится, Алеша? Бери еще торт… Ну-ка, давай свою тарелку.

— Не хочу! — Алеша умял уже куска четыре бисквитного торта и теперь чуть ли не засыпал на стуле.

Но он не забывал про патроны и ждал случая, чтобы вступить в разговор. Он ждал, чтобы Надя сама вспомнила про пистолет, но она не вспоминала. Она, сидела рядом и иногда невзначай гладила его по головке, по плечу. Унижала этим страшно. «Я не маленький, — думал Алеша. — Зачем она так при всех?»

Павел Павлович обнаружил, что водка кончилась и на столе осталось только сухое вино.

— Вдарим, нешто, по рислингу? — предложил он Пугачеву. Сам он только пригубливал.