Николае Есиненку - Деревянная пушка

— Ох, мама, сколько раз вам говорить!.. И тише, ради бога… — Она первая заговаривает с девочкой, которая носит фотографию по селу. — Что, детка, что случилось? — Спрашивает довольно спокойно, хотя при взгляде на снимок лицо ее выражает растерянность и испуг.

— Знаете его?

— Как же не знать, детка, как же не знать! — мигом отзывается средняя Сырбоайка.

— Как же не знать! — повторяет младшая.

— А теперь-то никто его знать не будет, — гнет свое старуха.

— Ох, мама, — вскидывается средняя, — вы уж сморозите!.. Лучше бы, прости господи, вы сами глаза закрыли — восемьдесят лет как-никак.

— Не надо, — вмешивается младшая, — стыдно сейчас ссориться! — У нее увлажняются глаза. Она неотрывно глядит на фотографию и прикрывает рот уголком платка. — На бегу умер, — говорит она, — на улице. Бежал не знаю куда и вдруг как закинет голову, как закричит: «Андрей, Ион, Николай, Александр — умираю!»

— А они разве не с ним были? — в десятый раз спрашивает средняя.

— Нет, конечно. Он был на улице один и вдруг… Умер, бедный, так и не повидав их…

— Говорите, — просит девочка и поднимает фотографию чуть выше, чтобы она была хорошо видна.

— Да что ж мы скажем? — вздыхает средняя Сырбоайка. — Что мы можем сказать? Никакого зла он нам не сделал. Встретишь, бывало: здрасте — здрасте. Говорят, в последний раз он был здесь месяц назад.

— Полгода назад все вместе приезжали, — сообщает младшая, хотя и эта новость давно стара.

— Вот не знала! — охает средняя. — И как же, наверно, их мама радовалась! Все вместе, это ж подумать…

— Ничего, теперь опять все вместе приедут, — снова встревает старуха, — только один уже мертвый…

— Ох, мама, лучше б вы вместо него умерли…

Девочка с фотографией идет дальше, а Сырбоайки все еще ссорятся: средняя, жена Сырбу, кажется, всерьез разозлилась на старуху:

— И не надоест вам протирать этот камень? Глупости только болтаете… Когда вы наконец вытащите ведро из колодца?

— У тебя одно ведро в голове, а совести — ни капли, — бормочет старуха, подслеповато глядя вслед девочке. — Люди-то не так себя ведут…

— Вот именно! Каждый должен знать свое дело. А вы с этим ведром еще год будете возиться!

— Ничего, я помогу, — вступается за старуху младшая, но ее заступничество еще больше бесит свекровь:

— Ты поможешь, как же! Лучше бы с побелкой заканчивала. Видишь, где солнце? Вот придет муж, опять скулить будешь, что он тебя зря колотит… Иди работай!..

По селу носят фотографию брата. Вчера он умер. Ночью его фотографию привезли в село. Завтра привезут самого. А мама еще ничего не знает. Заговариваем об одном, хватаемся за другое, болтаем скрепя сердце о пустяках, а что делать — не ведаем. Наш брат Володя мертв. Он умер вчера. В два часа ночи мы примчались в село, сейчас уже восемь, а мы все еще не решаемся сказать маме правду. Ночью, в машине, было как-то легче, казалось, что и слова найдутся — рассказать о постигшем маму несчастье. Маму? Всех нас. Хотя, если вспомнить дорогу…

— Как она вынесет? — без конца спрашивает Андрей. — Она так постарела! Отцу все же легче: он мужчина, он был на фронте, а мама…

— Мама… — Ион, легко поведя рулем, обходит какой-то «Москвич», и снова перед нами расстилается пустынное шоссе. Он гонит. Мы торопимся, но каждый из нас понимает,-что он слишком гонит.

Я бы сказал ему, чтобы чуть сбавил скорость, но что-то мешает мне. Комок, стоящий в горле. Может, Андрей… но Андрей тоже молчит. Я жду, что кто-нибудь из них заплачет, тогда и я дам волю слезам. Комок в горле не дает мне дышать. Ни один из нас до сих пор не плакал. Только моя жена разревелась, когда прибежал Андрей с ужасной вестью. Я ожидал чего угодно, только не этого, и, кажется, до сих пор не вполне отдаю себе отчет в том, что произошло. Я знаю, что буду плакать, но потом, потом. В сущности, я и сейчас уже плачу.

— Как мама вынесет? — вздыхает Андрей на переднем сиденье.

Как все мы вынесем? Всю жизнь нас было пятеро, а теперь сколько?

Там, в машине, спокойнее всех выглядел Ион. Он даже рассказал несколько анекдотов. В какой-то миг я почувствовал, что ненавижу его. Хотел прикрикнуть, чтобы замолчал, но его очки, когда он оглядывался, отбрасывали на заднее сиденье странный влажный отблеск, и я вдруг понял, что ему тоже тяжело, может быть, тяжелее, чем нам, но он пытается шутить, чтобы развлечь нас… Старший среди братьев Андрей, но Ион, сколько я его помню, всегда был самым сильным и трезвым. Он шутит, сказал я себе, чтобы мы не так страдали, и больше всех, наверное, жалеет меня: ведь я в машине самый младший. Но мне не становится легче, я задыхаюсь, я готов выброситься из машины. Вот так же, говорю я себе, однажды умру и я, и они, мои братья, так же поедут на машине в село, хладнокровно рассказывая друг другу анекдоты.

Словно услышав мои мысли, Ион оглядывается:

— Как ты, Колян?

От этого вопроса мне делается вдруг необыкновенно легко. Я чувствую, что безумно люблю и брата Иона, и брата Андрея, и брата Александра, и всю нашу родню, даже все человечество, и если бы кто-нибудь сейчас попросил у меня мою жизнь, я отдал бы ее не задумываясь.

Откидываюсь на сиденье и плачу, плачу. Слова Иона и Андрея доходят до меня словно с того света. Я оплакиваю кончину нашего брата Володи, и никто не может помешать мне. Да никто и не мешает. Но вот железная рука, сжимавшая мое горло, слабеет, и я невольно начинаю снова прислушиваться к тихому разговору братьев.

— Похороним там, где укажет мама…

— Нет, Андрей! — я вскакиваю и трясу братьев за плечи. — Нет, вы слышите?! Дома похороним, в селе!

— А я что говорю? — Андрей оборачивается и делает такое движение, точно хочет погладить меня по голове. — Как мама скажет, так и сделаем. Скажет — в городе, значит, в городе. Скажет…

— Нет! — опять кричу я. — Мама скажет — в селе. Я уверен. Мама захочет, чтобы он был рядом с ней, там, где все мы родились, там, где… — Я снова бросаюсь на сиденье, И слезы текут из моих глаз еще сильнее, чем прежде. Но если бы братья сейчас оглянулись на меня, я бы не стал стыдиться. Выходит, думаю я, мы едем в село, чтобы услышать волю мамы. Как она скажет, так и будет… Володька, что ж ты натворил, Володенька?!

— Я тоже считаю, что мама захочет похоронить его в селе, — звучит словно из-за стены ровный голос Иона, и я благодарен ему за эти слова.

Успокаиваюсь и возвращаюсь мыслью к братьям. Они передо мной. В машине нас трое. Отсутствует четвертый, Александр.

— А Александр знает? Сестры знают? — еще и еще раз проверяет Ион.

Первым о смерти Володи узнал старший брат, Андрей. Он бросился ко мне. Чем я тогда занимался? Услышал звонок, резкий, длинный, настойчивый, потом голос жены — она открыла дверь:

— Андрей?