Николае Есиненку - Деревянная пушка

И сразу, испуганно:

— Что с тобой? Что случилось?

— Даже не знаю, как сказать, — ответил он. Голос у него был странный, севший.

Я бросил книгу, которую читал, и поспешил в прихожую.

— Володя умер, — сказал Андрей, глядя как-то неуверенно, словно надеялся, что я тут же опровергну его.

В ту минуту оба мы, кажется, испытывали одно чувство: всем нам, живущим в Кишиневе, четырем братьям и двум сестрам, надо как можно скорей собраться вместе. Брату Иону, брату Александру, сестре Вере, сестре Марии, Андрею и мне.

— Но я не знаю, где живет Александр! — внезапно сообразил я.

— Как не знаешь?!

— Так. Я ни разу у него не был…

Нас вывел из оцепенения голос моей жены:

— Ну что вы уставились друг на друга? Не вздумайте ссориться. Бегите к Иону, у него машина, а я скажу сыну, чтобы известил остальных. Поезжайте сразу к родителям… Бедные старики!..

Дальше уже ничего не помню. Андрей привел меня к Иону, сели, поехали…

— Александр и сестры уже, наверно, в селе, — говорю я.

— Не может быть, — Ион нажимает на газ. — Мы должны быть первыми!

— Да, мы должны быть первыми, — повторяет Андрей.

— Теперь главное, чтобы мы были первыми, — говорит Ион, и стрелку спидометра бросает вправо. Но Ион тут же сбрасывает скорость, подает ближе к обочине, и мы медленно едем вперед. Ни Андрей, ни я не смеем сказать ему, чтобы ехал быстрее.

И все же мы прибыли первыми, в два часа ночи. Село крепко спало. Ион поставил машину неподалеку от дома, у соседской ограды. Он погасил фары, но мы остались в машине. Было темно. Никто не хотел выходить… И вот мы сидим за столом вокруг нашей мамы и переглядываемся, и не знаем, что делать. Настало утро, по селу носят фотографию брата, а мама еще ничего не знает. Она радуется, ставит на стол все новые блюда, уговаривает нас есть досыта, рассказывает, что отец слышит все хуже и хуже, скоро совсем оглохнет, видите, спит и не чает, какая радость его ждет.

— Вставай, мэй! — кричит мама и, выйдя на веранду, пытается растолкать отца.

Она пытается растолкать отца, а сама все просит нас съесть еще что-нибудь, только нам кусок в рот не лезет. Мы заговариваем об одном, невпопад перескакиваем на другое и украдкой переглядываемся. Брат Ион сидит прямо перед мамой, брат Андрей справа, а я — левее, так что маме не очень складно смотреть на меня. Мы заговариваем об одном, перескакиваем на другое, теряем нить беседы, судорожно ловим ее, снова теряем, цепляемся за новую… Солнце поднимается над селом, оно уже высоко, мы опять переглядываемся. Может быть, ты начнешь, Ион? Может быть, ты, Андрей? В глазах Иона — тот же вопрос: может быть, ты, Николай?! А может быть, все-таки Андрей? Нет, и в глазах Андрея, самого старшего, написано то же: может быть, ты, Ион? Может быть, ты, Николай?!

Ночью мы несколько раз выходили из дома — то Ион со мной, то Андрей с Ионом, то я с Андреем.

— Подождем, пока рассветет, — договорились они, и Андрей передал мне это решение. — Она слишком стара, ночью организм может не выдержать. Сердце, понимаешь?..

— Авось и остальные к утру доберутся, — договорились мы с Андреем, и Андрей передал наше решение Иону.

— К тому же, — сказал Ион, — у меня устали глаза, я не могу сейчас вести машину обратно. Подождем до утра.

Между тем фотография брата пустилась в путешествие по селу. То ли какой-нибудь односельчанин привез ее из города следом за нами, а возможно и до нас, то ли она здесь нашлась у кого-то… Так или иначе, фотографию Володи носят в эти минуты от ворот к воротам, из дома в дом.

— Кто ж это умер? — удивляется мама, заслышав вдали крики и плач.

Переглядываемся.

— Откуда нам знать, мама…

— И то верно, откуда вам знать, вы в Кишиневе живете… А теперь дальше завыли, слышите?

— Слышим, — отвечаем мы и опять переглядываемся: может быть, ты начнешь, Ион? Может быть, ты, Андрей? Может быть, ты, Николай?!

— Вот и отец встал, — радуется мама и бежит на веранду собирать постель.

Отец проснулся, увидел нас и входит в комнату, небритый, широко улыбаясь щербатым ртом. Я не выдерживаю:

— Мама, Володька умер!..

По селу носят фотографию брата. Вчера он умер. Ночью его фотографию привезли в село. Завтра привезут самого.

Сейчас фотография у ворот Фелиоарэ.

— Знаете его?

О смерти нашего брата наслышано уже все село. Девочке с фотографией еще предстоит, однако, долгий путь. Она должна подойти ко всем воротам, чтобы каждый мог оплакать Володю или проклясть его. Те, кому он не причинил зла, прольют о нем слезу. Те, с кем он успел столкнуться на земле, — помянут лихом.

— Говорите, — просит девочка, поднимая снимок.

— Будь он жив, я б уж нашел что сказать.

— Скажите сейчас…

— Это к чему же?

— Таков обычай — каждый должен высказать то, что у него на душе. Теперь ваша очередь.

Мы никогда не узнаем, что мог бы сказать Фелиоарэ нашему брату. Фелиоарэ живет на противоположном конце села, и я не могу припомнить, чтобы у Володи были с ним или его женой нелады. Но если человек говорит, что, будь покойник жив, он нашел бы что сказать ему, значит так и есть.

Фелиоарэ появились в нашем селе давно, они приехали с юга республики, а чужаков у нас принимают не слишком приветливо. Парней наши парни обычно берут в тычки, чтобы, как говорится, выбить из них дурь. Девушек долго обходят — не приглашают на хору, а иные озорники, бывает, и дегтем ворота вымажут. Но в конце концов наши же на них и женятся. Чем, спрашиваю я себя, мой брат мог досадить семейству Фелиоарэ? Они бездетны, приехали вдвоем, муж и жена, когда-то, много лет назад, поздней осенью. Жили первое время в какой-то халупе на краю села, потом построились… Нет, если уж Фелиоарэ считает, что нашел бы что сказать моему брату, так пусть говорит.

— Я бы сказал ему, чтобы жил сто лет!.. — внезапно выпаливает Фелиоарэ.

— Тогда я пойду дальше, — кивает девочка и медленно уходит прочь.

Все же он что-то другое хотел сказать. Но эти слова уже никогда не прозвучат.

У ворот Депешу девочке с фотографией приходится ждать долго. Семь невесток Депешу ссорятся. Ссора началась три дня назад и никак не кончится. Что-то там такое случилось, завязалось в узел, а развязать некому. Говорят, если бы дать слово младшей невестке, дело бы скоро кончилось, но она-то и ни гугу. Хлопочет по дому, возится в огороде, а остальные ходят за ней по пятам и грызут, грызут ее, но она словно не замечает — работает, опустив глаза.

— Что он тебе сказал? — донимает младшую старшая. — Говори, паскуда! Все равно, пока не расколешься, не отстанем! — и она злобно дергает ее за волосы.

— Ай!

— Больно? Нам тоже. Говори!

— Было бы что — я бы сказала…

— Мы и сами все знаем, но хотим от тебя услышать… шалава!

Три дня назад дождь лил как из ведра. Лил днем, лил ночью, а к утру вроде попритихло, и тут в ворота Депешу постучали.