Николае Есиненку - Деревянная пушка

— Кто там? — старый Депешу завозился на печи.

— Хороший человек! — донеслось из-за ворот.

— Откройте, — приказал дед и, пока еще не рассвело окончательно, снова уснул.

В доме Депешу трудятся только невестки. Они ложатся и встают с курами. Семь их мужей спят отдельно в одной большой комнате, как спали в детстве. Невестки спят в другой большой комнате, тоже вместе. Редко меняется этот порядок, раз, от силы два раза в месяц, когда, скажем, один из мужиков вспоминает, что женат, и, встав среди ночи, пробирается в соседнюю комнату, нащупывает в темноте спящую жену и делает ей знак подняться. Она встает без единого слова, и оба выходят во двор и устраиваются на огромной кровати, стоящей под деревьями за домом. Вот и все. В остальные ночи женщины спят. Мужчины тоже. Но тогда, дождливой зарей, услышав голос свекра, все невестки проснулись разом. Вскочили, шатаясь спросонок, натянули робы, и сегодня уже никто не помнит, которая из них открыла ворота гостю. Но это, говорят они теперь, не имеет значения. Было приказано — открыли. Точнее — открыла одна и оказалась лицом к лицу с мужчиной, вымокшим с головы до ног. Он был весь мокрый, точно вышел прямо из реки, дрожал всем телом, с трудом ворочал языком и насилу объяснил, что заблудился в окрестных холмах и просит позволения согреться. Мужчины в доме, как уже сказано, дрыхли без задних ног, захрапел и старик свекор, и женщинам ничего не оставалось, как самим позаботиться о незнакомце.

— Что там еще? — в темные сени выглянул один из мужей.

— Тсс… странник явился, — ответила одна невестка, сейчас уже забылось какая.

— Накормите… — последовал новый приказ, и, шумно зевнув, спрашивавший снова скрылся в комнате. Было не так светло, как показалось сначала, просто дождь перестал и ветер разогнал тучи.

Итак, невестки занялись гостем, для начала пригласив его в дом.

— Если бы мне дали чем-нибудь укрыться… хоть мешком… — простучал зубами пришелец.

— Найдем, входи, — сказали женщины, ввели его в свою комнату и зажгли свет.

Гость оказался высоким, статным парнем, только небритым.

— Глазам больно, — пожаловался он, заслоняясь рукой от лампы, что заставило одну из женщин снова погасить свет.

— Надо ему дать переодеться, — решили они, и каждая кинулась рыться в вещичках своего мужа.

Через минуту к ногам пришельца полетели брюки, исподняя рубаха, сорочка, подштанники, полотенце, гребень.

— Ты голоден? — раздался вопрос, когда гость переоделся и прибрался.

Пришелец, только что осознавший, что находится один среди семи женщин, растерялся и что-то такое проговорил, но хозяйки не разобрали его бормотанья.

— Если голоден, накормим…

— Нет-нет, — смущенно ответил незнакомец, — а вот поспать бы малость…

Ныне, когда невестки пересказывают эту историю друг дружке, каждая утверждает, что последние слова были услышаны ею уже во сне.

Да, они говорят, что последние слова расслышали как сквозь сон. И старшая невестка, и остальные, за исключением младшей, все в один голос утверждают, что, произнеся косным языком эти слова, незваный гость внезапно сделал несколько шагов вперед и, наклонясь, шепнул что-то на ухо младшей.

И вот уже третий день шесть невесток донимают седьмую, разумеется не при мужьях, пытаясь дознаться, что именно сказал ей незнакомец.

— Не помню, — упрямо отвечает младшая.

— Ты с ним знакома?

— В первый раз видела…

— Шлюха, все расскажем мужу, — грозит старшая. — По-хорошему признавайся!

Но вот одна из женщин заметила у ворот девочку с фотографией и пытается привести товарок в чувство:

— Тише, сестры… умер кто-то.

— Пускай! — огрызается старшая и еще крепче вцепляется в волосы младшей. — Говори, не то… головой об стенку!

— Нет, я не знала его до той ночи, — вздыхает младшая.

— Что же он шептал тебе на ухо?

— А вы не слышали?

— Говори, потаскуха!

— Он сказал, что голоден…

— И все?

— Все. Сами же видели: наклонился и шепнул, что голоден как волк.

— Мы все слышали! — рычит старшая. — Но дело не в этом. Почему именно тебе он признался, что голоден? И почему на ухо?

— А разве на ухо? Я сидела так же, как вы, и вдруг слышу: голоден… На ухо он это сказал, да?

— На ухо! — кричат шесть невесток. — Но почему тебе? Почему именно тебя он выбрал среди нас?

— Откуда я знаю? — Младшая осторожно пытается высвободить волосы, по старшая бдительно следит за ней и не ослабляет хватки. — Ну откуда мне знать, почему меня? Я-то в чем виновата?

— А дальше что было?

— Что могло быть… Вы разве не помните?

— Мы-то помним, но хотим, чтобы ты сама призналась!

— Вы велели мне накормить его…

— Мы?!

— Да, вы. Я не хотела, спрашивала, почему я, но вы все быстро попрыгали в постели, а мне приказали его накормить. Ну, я и отвела его на кухню…

— Все?

— Все.

— Почему же утром он спал на кровати за домом?

— А где я должна была его положить?.. Впрочем, не помню. Он правда там спал?

— Ну погоди, мы еще поговорим, — грозит кулаком старшая и отпускает жертву.

Она отпускает жертву и поворачивается к воротам, где стоит девочка с фотографией моего брата. Она поворачивается к воротам и начинает негромко завывать. Остальные подхватывают. Младшая просто плачет. Но не успевает девочка с фотографией отойти от ворот, как все невестки снова поворачиваются к младшей, оттесняют ее в дом и, загнав в комнату, возобновляют допрос:

— Или ты во всем признаешься, или мы отдадим тебя в руки мужа…

Семья Скридонуц состоит в родстве с нашей семьей, хотя и в довольно дальнем. Поэтому девочка с фотографией у их ворот не задерживается.

— Ступай, ступай к другим, — советует ей Александра Скридонуц и спешит к нашему дому, крича на бегу так, что дома шатаются: — Ох, Володя, Володя, родной ты наш! На кого же ты нас покидаешь?!

Добежав, она хватается за колья ограды и, надсаживаясь, вопит еще громче, хотя громче, кажется, нельзя, но, видя, что никто ее криков не слушает, утирает слезы, спокойно входит во двор и разглядывает собравшихся: кто пришел, а кого еще нет.

— Кишиневские-то явились?

— Братья?

— Ясно, что не чужие!

— Они и сообщили… А теперь обратно поехали, за телом. Только Николай остался здесь.

Выяснив диспозицию, Александра снова начинает вопить:

— Что же ты наделал, Володенька, родненький ты наш?!

Рядом с мамой сидит и тщетно пытается успокоить ее наша соседка, которой два года назад пришлось схоронить сразу четырех сыновей. Она обнимает маму за плечи и плачет-надрывается вместе с ней:

— О женщина, коснулся и тебя пламень…

Матери крепко прижимаются друг к дружке и голосят, голосят:

— Во-ло-день-ка-а!..

Я не узнаю родного села. Я почти забыл его. Мама сквозь слезы сказала, что могилу копать должны наши родственники… Но где они живут? Знать бы. Бабушка и дедушка давно умерли. С тех пор как я уехал из села, прошло девятнадцать лет. Я приезжал только повидаться с родителями, и редко больше чем на день, обычно на несколько часов. Забыл я село. Ведь были у нас и другие родственники, мамины племянники. Теперь они, должно быть, обзавелись семьями, заматерели… Где их искать?