Сара Кроссан - Ириска [litres]

позади нее

шоколадка, которую я принесла.

Украдкой беру ее,

засовываю под куртку.

Дом Марлы, должно быть, когда-то давно

был белым,

но сейчас он какого-то серого цвета —

от дождей, и еще потому

что никто не заботится.

Марла сидит на ступеньках у входа,

вертит в руках пачку сигарет.

– Это твои?

Я качаю головой.

– Наверное, Мэри оставила.

Нужно найти зажигалку.

Или прикурить от гриля.

Я достаю шоколад.

– Поменяемся?

– Это мне? Целая плитка?

– Что, со мной не поделитесь? – упрекаю ее.

– Так и быть.

Марла меняет сигареты

на шоколад.

Смакует каждый кусочек,

можно подумать – ей подали вкуснейшее

блюдо

в ресторане.

– Обожаю молочный.

Темный – невкусный.

– Ну да. Неужели темный кому-то нравится?

– Не думаю. Просто понты.

– Что, бывают шоколадные снобы?

– Снобы бывают любые.

Сразу видят «чужих» —

подмечают,

что мы носим, что покупаем, едим

и вообще.

Сноб за секунду поймет, что ты не его

круга, —

толкует мне Марла.

– Пожалуй, да.

Вспоминаю – ведь Люси сразу сказала,

что я «типа, хиппи»,

всего лишь взглянув на мои шнурки.

Марла испачкала бровь в шоколаде.

Вытираю ей пальцем.

– Будем ужинать?

Она глядит на закат.

– Но ведь спать еще рано.

Так какой в этом смысл?

– Да, – говорю. – Никакого.

И мы садимся – обедать.

Как разумные люди.

Марла стоит на коленях на ковре в гостиной,

вырывает страницы

из книги в мягкой обложке.

– Привет! Познакомьтесь с Люси.

Марла не смотрит на нас.

– Ты не Пегги.

Поднимает книгу.

– С кем?

А вот это мое?

– Здесь все ваше, – уверяю ее.

Хоть бы Марла сегодня была в здравом уме.

– Это Люси.

Хотите чаю?

– Кофе, – рявкает Марла.

– И бутерброд. А ветчины ты купила?

Когда будем ужинать?

Я будто неделю не ела.

Представляешь, умер Майкл Джексон!

Сказали по телику.

Мне нравилась одна его песня… как это… «Киллер».

– «Триллер».

– «Триллер». Ну да.

Там про зомби.

Классная песня.

А больше никто не умер?

– У нас есть ветчина.

Люси идет за мной на кухню,

плюхается на стул.

– Что с ней?

Берет себе яблоко

из вазы с фруктами.

– Она все забывает. Деменция.

– Старики все чокнутые! – Люси смеется.

У меня засосало под ложечкой.

На цыпочках поднимаемся по лестнице,

последняя ступенька скрипит, ее нужно перешагнуть.

Люси подходит к окну.

– Так Марла твоя двоюродная бабушка?

Похоже – как я и думала —

Люси не слушала,

когда я

рассказывала про Марлу;

что ж, хорошо.

– Нет, это мама моей мачехи. – Я повторяю

то, что сочинила:

я приехала в Бьюд,

а Келли-Энн как раз не было,

просто вместо мужчины в футболке – Марла.

Почти правдивый рассказ.

– Мне тоже порой хочется сбежать.

Мама достала.

Люси берет в руки фарфоровую статуэтку

с туалетного столика —

ангел с арфой,

переворачивает, смотрит на донышко.

Может быть, разбирается в клеймах.

Лезет в комод:

в верхнем ящике лоскутные одеяла,

смотрит, трогает,

закрывает комод.

– Что ты ищешь?

– Да черт его знает… Ничего. Я, наверное, пойду,

в семь у меня урок. Барабаны.

Часы на стене громко тикают.

Ровно пять.

– А кофе?

Сейчас сварю кофе, и мы поболтаем с Марлой.

– Нет, мне еще нужно встретиться с Джен.

Я пойду , – повторяет она

и уходит.

Что им, в конце концов, нужно?

– Эллисон! – позвала меня Келли-Энн.

Она приготовила ванну,

от воды поднимался пар.

Я подошла к двери,

думала – спросит меня,

где шампунь.

– Залезай, – сказала она.

Я осталась стоять,

чуть не фыркнула ей в лицо.

Я здесь живу!

А она мне не мама.

Мне уже десять:

сама знаю, когда нужно мыться.

Всего три дня у нас в доме,

а уже распоряжается.

– Посмотри, у тебя грязные волосы.

Так нельзя ходить в школу.

Давай залезай.

В гостиной орал телевизор,

у папы – футбол.

А «Тоттенхэм» вылетел из Кубка Англии.

К папе лучше не приставать.

– Завтра утром помоюсь в душе. —

Я ушла к себе в комнату,

хлопнула дверью —

показать ей, что нечего мной командовать,

но не громко – так, чтобы папа

не слышал.

Она постучала.

– Эллисон, нужно помыться.

Ну да, у меня руки в чернилах,

и я несколько дней не меняла носки.

Как же я не заметила?

Папа ничего не говорил…

Я понюхала подмышку. Фу!

Мне стало ужасно стыдно.

Я заплакала.

– Не хочу!

Келли-Энн ворвалась ко мне в комнату,

уперлась рукой в бедро,

указала в сторону ванной.

– Сейчас же иди и вымойся!

Я сжала губы, надулась,

так хотелось плюнуть в нее!

Но все же пошла и залезла

в ванну.

Долго плескалась.

Это было… чудесно.

Потом

с недовольным лицом

позволила Келли-Энн посушить мне волосы феном,

притворяясь, будто сержусь,

а сама в это время думала —

даже если бы

папа вдруг умер,

я осталась бы с Келли-Энн

навсегда.

Айфон разблокирован,

я купила СИМ-карту.

У меня новый номер.

Была невидимкой, но теперь – человек.

Никому не звоню, не вхожу в социальные сети.

Ни с кем не пытаюсь связаться, боюсь

вернуться в прежнюю жизнь.

По некоторым причинам.

На парне белая футболка,

рукава закатаны до плеч, так что бицепсы на виду,

синие джинсы низкой посадки.

– Так, ребята, нужно снять показания счетчика.

Он копается в щитке под лестницей,

нам с Марлой видно только его спину.

Насвистывает, бормочет себе под нос

и кашляет – похоже, курильщик.

Марла толкает меня локтем,

не сводит глаз с его задницы,

будто первый раз в жизни видит мужчину.

– А он ничего, —

произносит довольно громко.

Мне смешно.

Парень, не старше тридцати,

поворачивается к нам, показывает

свой электронный прибор.

– Готово. Все, больше не буду вам

надоедать.

Засунул большие пальцы за шлевки,

уставился на босые ноги Марлы:

ногти покрашены синим лаком.

Я ей покрасила,

вчера вечером.

Марла увидела мой педикюр

и потребовала

то же самое.

Мне не хотелось, конечно,