Сара Кроссан - Ириска [litres]

Папа оставил в холодильнике шоколадный батончик.

Он лежал там чуть ли не месяц:

застыл,

стал жестким.

Однажды после школы я достала его

и съела.

Смаковала каждый кусочек,

запивала кока-колой,

листая какой-то журнал Келли-Энн.

Вечером папа сказал:

– Куда-то пропал мой шоколадный

батончик.

Келли-Энн подняла глаза от кроссворда.

– Не брала. От шоколада толстеют.

Я опустила голову.

– Это я.

Папа ничего не сказал,

громко захлопнул дверцу холодильника

и недовольный

ушел.

Он всегда замечал, если что-то вдруг исчезало.

А потом разбирался – кто виноват?

Он точно хотел,

чтобы я взяла этот чертов батончик!

Повод устроить разборки.

Пока я убирала в сарае

после нашей с Люси вечеринки,

туда залетел черный дрозд.

Моргает,

усевшись на старые провода.

Я вскрикнула от испуга,

подхожу к нему ближе,

но он не шевелится.

Снова моргает.

Глядит на меня, не боится.

Ранен? Или просто к людям привык?

Видел все вчера вечером?

Я широко открываю дверь,

чтобы он улетел.

Он отворачивается.

Заканчиваю уборку,

боюсь его потревожить.

Возвращаюсь в дом.

Марла смотрит телевизор, только без звука.

Интересно, сколько Марле лет?

Наверное, семьдесят пять

или восемьдесят.

Если Марла умрет, кто заберет ее вещи?

Или продаст?

В доме нет свободного места.

На стенах картины, тарелки.

Полки забиты

пыльными книгами.

Много свечей, никто никогда не зажигал их:

белые фитили.

Столько вещей;

может быть, все они дороги Марле,

но все же

в конце пути

почти ничего не значат.

Если что-то значат

вообще.

Надеюсь, что да.

Соседский пес

случайно забежал к нам во двор.

Набросился

на меня.

Сосед его стукнул лопатой, но

пес успел прокусить мне губу —

столько крови!

Келли-Энн говорила потом,

я была как растерзанный труп из ужастика.

Я вытерла руки от крови

о свою белую футболку,

убежала в дом.

Папа видел все из окна.

– Нужно будет отбеливать, а то останутся пятна, – сказал

и продолжил помешивать суп.

Позже я слышала – он через стену

ругался с соседом:

– Ваша собака опасна!

Платите компенсацию, или…

Да если бы мне в тот момент в руки попалась лопата,

эта псина уже бы не гавкала.

Я больше не видела этого пса:

его усыпили.

А через неделю папа купил себе новые часы.

У Марлы на коленях пара туфель.

Пытается

развязать шнурки.

Непослушные пальцы

скользят по тугим узлам,

Марла дергает их, но без толку.

Сначала вздыхает, затем вопит:

– Господи! Что же делать…

Эти долбаные шнурки!

Швыряет туфли

к камину.

Я подбираю. Проверяю узлы —

да, довольно тугие,

но развязать можно.

– Не надо! – Марла вот-вот расплачется.

– Не трогай.

– И не собираюсь, – лукавлю, конечно,

из корзинки для шитья

беру ножницы

и отрезаю шнурки.

– Завтра мы купим новые.

Марла интересуется:

– Так мы выступаем в Тиволи-Парк?

Нужно спросить у Роджера.

Боже, надеюсь, он не позвал туда Мойру.

Она вечно шмыгает носом.

Завтра у нас будет обувь, потренируемся!

Ты завтра сможешь потанцевать, а, Тофф?

– Да, – отвечаю. – Смогу.

Мы танцуем.

«Битлз»,

«Любовь не купить».

Музыку выбрала Марла.

Говорит мне:

– Слушай, улыбнись, ради бога.

Разве можно на сцену с такой кислой миной?

Ты классно танцуешь рок.

Но какой от этого толк,

если лицо у тебя,

как у несчастной кряквы?

Кто тебе хвост прищемил?

Она в экстазе кружится,

закрывает глаза

и усмехается.

– Под Джона Леннона

невозможно не кончить. Ха! Мокрые трусики!

– Марла!

– Что «Марла»? Я же не вру.

Сегодня приходил Донел. Уже второй раз,

с тех пор как я в доме у Марлы.

В календаре написано «еженедельно»,

но это не так.

Он появляется – я тут же куда-нибудь прячусь.

Донел входит тяжелым шагом, по-хозяйски все оглядывает,

Басит:

– Пегги сказала, ты тут танцуешь.

Это, конечно, прекрасно, но только до тех пор, пока

не упадешь, и кто тогда будет

с тобой возиться?

Здесь же большой телевизор, тебе есть чем заняться.

Может быть, нужно что-то еще?

– Скучаю по Мэри, повидаться бы с ней.

Она скоро приедет в гости?

– Она не приедет.

Хватит уже, сколько можно об этом.

– Я просто интересуюсь.

– Лампочку в люстре

не надо поменять?

– Да, поменяй, пожалуйста.

Ты очень добр, – говорит ему Марла.

После его ухода

Марла мрачнеет.

Будто бы свечку

задули.

Очень хочется спросить ее:

«Марла, о чем вы задумались?»

У нее потускнели глаза.

Прикусила губу.

Руки висят как плети.

Но вслух говорю:

– Может быть, потанцуем?

Нахожу у себя в телефоне модную песенку,

включаю звук

и начинаю смешно выплясывать.

Пусть улыбнется!

– Когда начинается мой сериал?

«Улица Коронации»? – спрашивает Марла.

Я все выключаю. Нельзя же ее заставить.

Иду в магазин обедать,

а Марла остается одна со своими мыслями.

Пусть у нее будет время

выбраться

из темноты,

куда она прячется.

Когда сможет —

вернется,

и я

как раз тоже вернусь.

У меня в телефоне электронная почта,

Фейсбук, Инстаграм. Я все настроила.

Тут же начинает тренькать – пошли сообщения,

одно за другим, будто бы я звезда и мне пишет куча народа.

Папа отправил дюжину гневных писем,

в каждом – вопрос: «Ты заблокировала мой номер?»

В двух письмах: «Если ты не вернешься домой,

я позвоню в полицию!»

И в одном: «Мне одному очень грустно».

Келли-Энн тоже мне пишет:

«Эллисон, Бьюд большой. Отвечай на звонки.

Или набери по мессенджеру. ПОЖАЛУЙСТА.

Жду! Волнуюсь!

ПОЗВОНИ, РАДИ БОГА».

Чем хороша электронка —

тот, кто пишет, не знает – читали его письмо или нет.

Пока что я делаю вид: не читала.

Самой непонятно, почему не отвечаю

Келли-Энн.

Может быть, потому – что Эллисон

больше нет?

Я же Ириска.

Черный дрозд уселся на ветке

сливы в саду.

– Я видела его в сарае, – сообщаю Марле.

– Тот же самый? Пусть он будет нашим дроздом.