Сара Кроссан - Ириска [litres]

«С Днем Рождения, сын».

Но Донел ее не получит!

Не будет ему поздравления от Марлы.

Марла всхлипывает,

задыхается от рыданий.

– Забыла про день рождения сына!

Не помню, что дочь умерла…

Господи, кто же я после этого?

Кто?

Я глажу ее по руке.

– Вы их мать.

Вы Марла.

И будете ею всегда.

– Ничего не бывает «всегда». Все время что-то меняется.

А я не помню!

Я обнимаю ее.

Марла дрожит всем телом.

Рыдала, пока не заснула.

И к тому времени

забыла, о чем же плакала. Слава богу.

Хочу, чтобы Марла не сомневалась —

она была

хорошей матерью,

но я же не знаю, как она в свое время

обращалась с Мэри и Донелом.

Почему Донел такой противный?

Мне кажется, Марла всегда была веселой и ласковой.

Как и сейчас.

А если и нет – может быть, это тоже

неплохо…

Если она ничего не помнит – значит,

стала добрее,

потому что забыла о прошлых грехах.

У Марлы не как у всех,

она каждый день начинает сначала,

не помнит своих сновидений

или забот.

И, наверное, папа тоже так сможет —

если вдруг заболеет, как Марла.

Будет помнить

только хорошее,

моменты, когда был счастлив.

Забудет все плохое из нашего прошлого

и своего,

исчезнут причины сердиться.

Мне не важно, что

у нас нет фотографий, где мы вместе с мамой.

И что я ее, в общем, не помню.

Потому что целых девять месяцев я была в ней

и знала ее.

Мама меня любила.

Я знаю, любила.

Чувствую это.

И не могу не любить

маму в ответ.

Я перечитала письмо от отца, последнюю строчку.

«Позвони мне, ладно? Я беспокоюсь».

Но как же он

беспокоится —

ведь он меня до сих пор не ищет?

Есть разные способы.

Я ж не исчезла.

Не только больные

забывают своих детей.

Марла насыпала в миску сухие мюсли,

пробует – и плюется.

– Просто опилки.

Не собираюсь это жевать.

А нет у нас торта?

Я бы съела бисквитный торт.

Попрошу, чтобы Мэри купила

по пути.

– Нужно залить, – напоминаю Марле.

Не говорю ей, что Мэри

никогда не придет.

Какой смысл?

Зачем заставлять ее снова переживать эту боль?

Она берет яблочный сок,

льет себе в миску.

Жду реакции.

Марла пробует, улыбается.

Ну, на здоровье!

Ночь.

Темно.

Стук в окно. Так резко – я вздрогнула.

Ну и пускай.

Нет, нужно посмотреть, кто это.

Почему?

Почему не могу

подняться наверх к себе в спальню —

оставить все как есть?

Стук в окно. Так громко – я вздрогнула.

Ночь. Светит луна.

Ухают совы. Темно.

Почему?

Почему не могу сказать «Нет»?

Почему никогда не могу просто

сказать

«Нет»?

– Открой!

Люси прижала язык к кухонному окну.

Через стекло я не чувствую запах,

но Люси, похоже, пьяна,

безобразно

пьяна.

Я не знала. Поняла слишком

поздно,

когда

открыла заднюю дверь.

Что Люси

пришла не одна.

– Ко мне нельзя.

Нельзя.

Уходите!

Уходите сейчас же,

пока она не проснулась.

Люси. Постой!

Куда вы?

Хлопает дверь холодильника – ищут еду.

Кто-то пьет молоко из бутылки,

хватают кусочки сыра,

смеются,

берут что хотят…

Как же так можно?

– Джен и Минди ты уже знаешь.

Это Кенни и Джоэл. И Марк.

Я хватаю чайную бабу – парень напялил ее себе на башку.

– Идите домой!

Люси, она может проснуться…

Пожалуйста, очень тебя прошу!

Люси становится прямо,

будто солдат.

– Войско, смирно!

Ведите себя прилично.

И мне:

– Да не парься, все будет нормально.

Целует меня в кончик носа.

Немного притихли.

Не топают.

Но непохоже, что «все будет нормально».

Переходят в гостиную,

валятся на диван,

смеются: «Не стулья, а старая рухлядь!

Фотографии тоже. Прикольно».

Наливают себе спиртное,

попадает и на ковер.

Берут безделушки с полок, кладут их в карман.

– Положите на место!

Это не ваше!

Но стоит мне отвернуться —

снова что-нибудь тащат,

что им кажется ценным.

Наверху – тихо.

Марла спит.

Внизу бардак, а она так сладко спит…

Хоть какое-то утешение.

В тусклом свете торшера

стараюсь прибраться,

кладу на место подушки,

вытираю журнальный столик.

Но в ванной…

ничего не могу поделать —

весь коврик в моче. Воняет ужасно.

Это я выброшу

в мусорный бак.

Во дворе

одна из фарфоровых кукол

Марлы

лежит голая,

платье валяется

рядом,

а голова

разбита.

На следующий день

Марла находит в кармане халата

наушники.

Силится что-то понять.

Впрочем,

я тоже.

Марла снова в постели,

укрылась с головой.

Отворачиваю уголок одеяла,

Марла прячет лицо.

– Вы спите?

– Нет.

– Будете кушать?

– Не знаю.

Не хочу вставать.

Пегги сказала, можно остаться в кровати,

пока тучи не разойдутся.

Сегодня так пасмурно.

Приподнимаю чуть-чуть одеяло,

Ложусь к ней в кровать.

Мы обе одеты.

– Мне тоже кажется – пасмурно.

Давайте встанем попозже.

Утыкаюсь лбом ей в плечо,

будто мы бродим в тумане.

спрашивает Марла.

Наконец-то я это сказала.

Месяц прошел, как уехала Келли-Энн.

Папа редко вспоминал о ней.

Говорил о другом —

что нужно ремонтировать дом,

что много машин на дорогах —

будто именно это

выводило его из себя.

Я старалась держаться от папы подальше.

Чувствовала —

надвигается буря.

Вечером в воскресенье

я гладила школьную форму.

Налила в утюг немного воды,

через отверстия в днище пошел пар.

– Где мой кошелек? – неожиданно

в гостиной появился папа.

Странный вопрос.

– Не видела, – ответила я,

продолжая гладить.

Не хотелось встречаться с ним взглядом,

и к тому же

я понимала – началось.

– Ты дуешься на меня,

как тогда из-за этой дурацкой рыбы,

– сказал он.

Я гладила юбку, не отрывая взгляда

от утюга.

Думала – как

переждать эту бурю.

– Ты о чем?

Он уперся кулаками в гладильную доску.

– Смотри на меня, я с тобой

разговариваю!