Андрей Шляхов - Ошибка доктора Данилова

— После разговора с вами, Валентин Семенович, я перечитал заново историю болезни Хоржика и по-прежнему считаю, что записи анестезиолога Сапрошина не дают возможности обвинять его в халатности. То, что вы считаете дефектами, я дефектами не считаю.

Мароцкевич не стал задавать вопросов, а Ямрушков не стал ему ничего объяснять, из чего следовало, что два профессора обсудили ситуацию заранее.

— Ваше мнение — это ваше мнение, — Ямрушков едва заметно пожал плечами. — Я выскажусь после Максима Иосифовича, а пока что прошу вас, Владимир Александрович, подумать вот о чем. Вы сами себе противоречите. На вопрос «Состоят ли дефекты оказания медицинской помощи Хоржику в причинно-следственной связи с наступившей смертью пациента?» вы дали утвердительный ответ, следуя доктрине res ipsa logitur. Раз пациент не пришел в сознание после операции, значит с ним что-то произошло во время операции. Но, сказавши «А», нужно говорить «Б», а не уклоняться от ответа на вопрос: «если состоят, то кем допущены эти дефекты?».

— Я считаю, что история болезни не дает ответа на этот вопрос, — повторил Данилов.

— На предыдущий вопрос история тоже не дает прямого ответа, но, тем не менее, вы ответили на него утвердительно, — напомнил Ямрушков. — Разве в истории болезни говорится о попадании воздуха в сосудистую систему пациента? Нет, об этом сказано только в протоколе вскрытия. Почему в одном случае вы слушаете, что вам говорят вещи, а в другом не хотите этого делать?…

Данилову стало ясно, что нормальной дискуссии не получится. О какой нормальной дискуссии может быть речь, если используются такие доводы?

— И почему вы выражаетесь столь категорично? — Ямрушков поднял брови и раскрыл глаза пошире, изображая удивление. — Вместо: «я считаю, что история болезни не дает ответа на этот вопрос», уместнее было бы сказать: «я не могу ответить на этот вопрос». Вас спрашивают: «кто виноват?», а не интересуются вашим мнением по поводу информативности истории болезни. Или я неправ?

— Хорошо, пусть будет «я не могу», — ответил Данилов. — Но не могу не потому, что не хочу учитывать обстоятельства, а потому что не вижу обстоятельств, позволяющих нам, как медицинским экспертам, установить виновного…

«Это не писатель, а недоразумение! — сказала однажды мать об очередной звезде отечественной литературы, удостоенной Русского Букера. — У него в одном предложении четыре „не“ подряд!».

— Обнаружение дефекта аппаратуры спустя десять дней после операции не кажется мне убедительным, а операционной медсестре Шполяк я вообще не верю!

На языке вертелись совсем не те слова, которые с него срывались.

— У меня в голове не укладывается, что операционная медсестра могла слышать такой разговор, и не сообщить хирургу. Вот не верю и все!

Невысказанные слова трансформировались в эмоциональный жест — Данилов рубанул ладонью воздух.

— Вы позволите мне рассказать один случай, не имеющий прямого отношения к нашему делу, но весьма поучительный? — спросил Мароцкевич, глядя на Ямрушкова.

— Да, пожалуйста, — разрешил Ямрушков. — Только кратко, у нас еще два выступления впереди.

— Самую суть, — пообещал Мароцкевич и перевел взгляд на Данилова. — Вы, Владимир Александрович, исходите из того, что между хирургом и операционной сестрой обязательно должны быть хорошие, доверительные отношения. Но ведь в жизни бывает разное. Иногда эти отношения с самого начала оставляют желать лучшего. Мне не раз приходилось работать с весьма неприятными сестрами. Одна устроила мне истерику посреди операции, швырнула лоток на пол и ушла. Пришлось второму ассистенту работать за нее. Я знал, что она… хм… дура, но не предполагал, что настолько. Да и выбора у меня в ту пору не было, приходилось работать с тем, кого дают. А иногда случается так, что сначала отношения бывают хорошими, а затем портятся. Случай, о котором я хочу вам рассказать относится именно к этой категории.

Мароцкевич сделал паузу — не то собираясь с мыслями, не то нагнетая интригу.

— В начале нулевых я работал с очень грамотной и сноровистой медсестрой, в которой просто души не чаял, — быстро заговорил он после того, как Ямрушков демонстративно вскинул запястье и посмотрел на свои наручные часы. — На третьем году совместной работы она попросила меня замолвить за нее словечко перед администрацией. Старшая сестра оперблока уходила на пенсию и девушке хотелось получить эту должность. Надо сказать, что она ей полностью соответствовала, более подходящей кандидатуры нельзя было и вообразить. Однако у главной медсестры была своя ставленница, а главный врач, как вы понимаете, в кадровых вопросах всегда поддерживает главную медсестру…

«Разумеется, — подумал Данилов. — Иначе та будет ежедневно являться к главному и вопить: „Ну кого же вы мне навязали?! Она совсем не умеет работать!“»

— Я объяснил девушке расклады, но она мне не поверила, — Мароцкевич усмехнулся и картинно развел руками. — Решила, что я воспрепятствовал ее повышению, поскольку не хотел лишиться такой хорошей помощницы. Обиделась, но виду не подала, прикидывалась заинькой-паинькой, а сама вынашивала планы мести. И знаете, чем она занялась? — Мароцкевичстрадальчески вздохнул. — Начала втихаря меня очернять. Вы же понимаете, что пациенты и их родственники всегда найдут повод для недовольства. Одного после операции задержали в реанимации на неделю из-за повторяющихся пароксизмов, [27] В данном случае под пароксизмами подразумеваются приступы нарушений сердечного ритма. другой ожидал, что после шунтирования к нему вернется молодость, а она не вернулась, третьему не нравится, что после операции нужно принимать больше препаратов, чем до нее… И тут вмешивается эта змея и начинает сеять зерна раздора на подготовленную почву. «А вы знаете, почему так произошло? Потому что Мароцкевич плохо сделал операцию. Он вообще никудышный хирург, но с большим апломбом. Только на меня, пожалуйста, не ссылайтесь, а то меня здесь сожрут…». Представляете? — Мароцкевич сокрушенно покачал головой. — Я сначала не мог понять, почему на меня жалобы пошли косяком. Но быстро разобрался и принял меры. Такой вот случай был в моей практике. А вы, Владимир Александрович, говорите: «у меня в голове не укладывается»… Простите, но это не довод. У меня, например, в голове не укладывается, как можно уничтожать миллионы людей из-за их национальной принадлежности. Вот просто не укладывается, никак. Но я же на этом основании не пытаюсь отрицать Холокост. There are more things in heaven and earth, Horatio, than are dreamt of in your philosophy. [28] Цитата из трагедии «Гамлет» Уильяма Шекспира, широко известная в русском переводе Николая Алексеевича Полевого: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». У меня все.