Андрей Шляхов - Ошибка доктора Данилова

Напитки в антикафе готовились собственноручно, на свой вкус и манер. Данилов принес кофе в большой кружке. Инна Ильинична держала ее обеими руками, благо толщина стенок позволяла делать это, не обжигаясь.

— С утра в СИЗО шесть часов проторчала, а затем еще с родственниками общалась, — объяснила адвокат после первого глотка. — Та еще публика — считают меня волшебницей, которая способна творить чудеса. Мне, конечно, приятно, но если по статье минимальное наказание составляет шесть лет лишения свободы, то ни один волшебник не сможет уменьшить этот срок и, тем более, добиться условного осуждения. Надеюсь, вы не ждете от меня чудес?

— Жду, — честно признался Данилов. — Только сначала хочу внести ясность. Я участвовал в работе экспертной комиссии, разбиравшей обстоятельства смерти Виталия Хоржика…

Адвокат нахмурилась.

— Я понимаю, что нам не очень-то уместно сейчас встречаться, — быстро сказал Данилов. — Но, во-первых, я не собираюсь рассказывать вам, что обсуждала наша комиссия на заседаниях и к какому выводу пришли двое других экспертов. Скажу только, что я отказался отвечать на вопрос «кто виноват?», вчера имел по этому поводу беседу с судьей и она мне сказала, что мое официальное участие в деле закончилось. Это — во-вторых. Так что можете рассматривать меня как частное лицо, у которого есть кое-какие соображения по этому делу. Скажу сразу, что с Юрием Федоровичем Сапрошиным я не знаком и вообще никак не связан…

— Расскажите, пожалуйста, о себе, — попросила Инна Ильинична, устраиваясь поудобнее в своем кресле. — Вкратце, но не упуская ничего важного. Я должна представлять с кем имею дело.

Все свои прежние места работы Данилов перечислять не стал — упомянул только про «скорую», родильный дом, где он работал анестезиологом, Крым и ковидную реанимацию. «Скорую» из биографии не вычеркнешь, ведь там произошло профессиональное становление, работа анестезиологом намекала на то, что Данилов разбирается в теме как практик, работа в Севастополе — это административный опыт, а работу в восемьдесят восьмой больнице Данилов считал главным профессиональным испытанием в своей жизни и в глубине души гордился тем, что взял и смог.

— Вы — человек с широким медицинским кругозором, — подвела итог Инна Ильинична, когда Данилов закончил. — Жаль, наверное, что среди моих знакомых не нашлось такого, как вы, потому что в начале работы по Сапрошину мне постоянно требовалась помощь специалиста. Но сейчас я уже поднаторела в анестезиологии и хирургии. Итак, что вы хотите мне сообщить?

— Лично я не верю в то, чтобы опытный врач, о котором коллеги отзываются, как о хорошем специалисте и ответственном человеке, мог бы работать на аппарате с неисправным датчиком…

— Я тоже не верю! — перебила собеседница. — Но следователь Бибер придерживалась иного мнения, и судья Подолячко тоже к нему склоняется. Вы сказали, что не станете сообщать, к какому выводу пришли двое других экспертов, но это же секрет Полишинеля. Разумеется, они выставят виноватым моего клиента. Помните у Высоцкого: «Отрубили голову — испугались вшей»?

— «Да поплакав, разошлись, солоно хлебавши…», [38] В. С. Высоцкий, «Ах, откуда у меня грубые замашки…». — продолжал Данилов.

— Вот-вот! — усмехнулась Инна Ильинична. — Начали карать за врачебные ошибки, так будем карать с размахом, чтобы никому мало не показалось. Мы вечно перегибаем палку, то в одну, то в другую сторону. Вообще-то, по уму, Сапрошина нужно оправдывать за недоказанностью. Но сейчас по медицинским делам существует негласная установка на обязательное выявление и наказание виновных. Если пациент умер из-за врачебной ошибки, то виновный непременно должен быть наказан. Ключевое слово «наказан», а насколько виноват наказанный, не так уж и важно. Мне один весьма уважаемый юрист так прямо и сказал: «Врачи привыкли, что им все сходило с рук, но теперь такие номера не проходят». Боимся вшей и рубим головы. А потом плачем, что выпускники медицинских вузов идут в торговые представители, а в поликлиниках и больницах некому работать… Впрочем, довольно лирики. Давайте к делу!

— Возможно, мои слова покажутся вам наивными, но я должен это сказать, — осторожно начал Данилов. — И не подумайте, пожалуйста, что я вас поучаю. Скажу сразу, что в юриспруденции и судебных делах я полный профан. Я просто хочу поделиться с вами своими мыслями…

Инна Ильинична кивнула — делитесь.

— У Сапрошина хорошая профессиональная репутация. Даже очень хорошая. Коллеги признают, что у него тяжелый характер, но, в то же время, отмечают его профессионализм, ответственность, аккуратность, требовательность к себе и окружающим. Согласитесь, что если неприятного человека за что-то хвалят, то такая похвала вдвойне ценней…

Инна Ильинична снова кивнула.

— Почему бы не использовать такой ценный ресурс, как общественное мнение? — спросил Данилов. — Я могу к месту рассказать один случай из скоропомощной практики…

— Мне есть, что вам ответить, — вставила Инна Ильинична, — но давайте сначала вашу историю. Я люблю истории из жизни.

— Один врач с нашей подстанции по фамилии Сушкевич, собирался перейти в ЦЭМП… — глаза собеседницы удивленно округлились и Данилов поспешил расшифровать непонятную аббревиатуру: — Научно-практический центр экстренной медицинской помощи. По сути, это та же скорая помощь, но более высокого уровня, использующаяся при чрезвычайных ситуациях. Скоропомощная гвардия, если можно так выразиться. Работа престижнее и интереснее, чем на «скорой», все вызовы по делу, мерять давление хроникам не отправляют, зарплата выше, короче говоря — преимуществ много. Правда, только для тех, кто настроен работать, а не бить баклуши на дежурстве. Но Сушкевич был трудягой, а не лодырем. Отрабатывал он две положенные недели перед увольнением — и вдруг его обвинили в вымогательстве! Одна пациентка написала жалобу на имя главного врача. Так, мол, и так, вымогал доктор сто долларов за госпитализацию в Склиф, а иначе грозился в шестьдесят восьмую больницу отвезти. А у нас как раз очередная кампания по борьбе с мздоимством-лихоимством проводилась и в рамках этого, зам главного врача по кадрам, между нами говоря — крайне мерзкий тип, решил показательно наказать Сушкевича — уволить его с треском, по статье. Разумеется, ни о каком ЦЭМПе после такого даже мечтать не стоило, поскольку туда с подмоченной репутацией не брали. Однако вся подстанция знала, что Сушкевич никогда ничего ни у кого не вымогал. Принцип у человека был такой — не брать ничего от пациентов. Яблоком его угости — не возьмет, от чаю откажется, ну а про деньги вообще речи быть не может… На самом деле тетка настаивала на госпитализации, для которой у нее не было никаких показаний. Была раньше у пенсионеров такая практика — полежать месяц в больнице на казенных харчах, обследоваться, уколами попу помучить, а заодно и сэкономить пенсию…