Владимир Паперный - Архив Шульца [litres]

Вокзал Термини живет круглосуточно. Тут в любое время дня и ночи можно купить газету, книгу, порнографический журнал и tramezzino [39] Треугольный сэндвич ( итал. ). . На полу в спальных мешках спят иностранные студенты, бродят подозрительные личности – в общем, идет богатая ночная жизнь. Когда подошла моя очередь в кассу, я твердо произнес:

– Венеция – Фиренце – Рома. Эспрессо. Дуэ билетти.

Кассир набрал что-то на своей кассе, и на небольшом экране появились цифры: 15 000, что было гораздо меньше, чем я ожидал. Я радостно протягиваю ему две бумажки по 10 000, а он пальцем показывает на третью, которую я сжимаю в кулаке, и поясняет:

– Пер ун билетто!

Поэтому билеты туда и обратно нам стоили 30 000, а это уже намного больше, чем мы рассчитывали, на все остальное оставалось только 30 000, то есть 30 долларов.

Я вытребовал у Аллы жестяную банку пива, мотивируя это тем, что плохо сплю в поездах. Простодушная, доверчивая и щедрая Алла согласилась (осталось 29). Мы довольно быстро нашли наш вагон, где почти никого не было, вошли в пустое шестиместное купе, убедились, что сидения легко раздвигаются и превращаются в кровати, закинули рюкзак наверх, закрыли стеклянную дверь, опустили штору, открыли пиво и блаженно развалились в креслах.

Здравствуй, Вита Нова, она же Дольче Вита! Еще месяц назад нас, перепуганных беженцев, с трудом отличающих Caldo от Freddo и Dolce от Salato , везли в пломбированном вагоне, как продавшуюся большевикам чумную бациллу, а сейчас мы, свободные люди, едем куда хотим, захотим – выйдем, захотим – поедем в другую сторону…

– Кстати, – говорит Алла, – а мы в ту сторону едем? Там на вагоне что-то непонятное было написано.

Я встаю, давая понять своим видом, что, как gentiluomo , конечно, исполню этот каприз bella signora , но никаких оснований для беспокойства нет. Иду в соседнее купе, где сидит пожилой итальянец в твидовом пиджаке с газетой Paese Sera , и спрашиваю, в Венецию ли идет этот поезд. Он начинает махать своими твидовыми рукавами в смысле нет, какая там Венеция, этот вагон идет в Верону, а в Венецию идут только головные вагоны! Мы хватаем рюкзак, недопитое пиво и выскакиваем на перрон. До отправления остается три минуты. Два неудавшихся веронца несутся вдоль поезда, расплескивая пиво, находят нужный вагон, десять раз переспрашивают, идет ли он в Венецию, и только после того, как пять человек почти хором раздраженно отвечают si! , запрыгивают в вагон, который, конечно же, переполнен, находят купе, где сидят только четыре человека, в изнеможении падают в кресла, и поезд трогается. Начинается мучительная ночь в сидячем вагоне – полусон, полубред, полубодрствование.

В семь утра мы просыпаемся окончательно. За окном яркое солнце и с обеих сторон – море. Мы едем по узкой насыпи, соединяющей Венецию с сушей. Я пошел бриться, умываться и чистить зубы – единственный во всем вагоне, итальянцы, похоже, это занятие не уважают – я имею в виду тех из них, которые ездят по ночам в сидячих вагонах, а что происходит в вагонах первого класса, мы, я думаю, узнаем не скоро. Когда мы вышли из поезда, нас слегка покачивало от бессонной ночи. Чтобы прийти в себя, выпили due cappuccini и съели due tramezzini (осталось 26) и оставили рюкзак в камере хранения. Там же, на вокзале, купили путеводитель с планами, фотографиями и схемами (осталось 23) и вышли на набережную Большого канала. Еще не успев ничего разглядеть, мы сразу ощутили совершенно особый свет и колорит, совершенно не римский, – блики, отсветы, мерцание, мрение – во всем присутствует вода. Мы не отрываясь смотрим на отражения в этой воде, и у нас возникает что-то близкое к наркотическому опьянению.

Разложите перед собой карту Венеции. Обратите внимание на размер города, он чуть больше Баковки. Через весь город в виде латинской буквы S , только зеркально перевернутой, похожей скорее на русскую Г, проходит Большой канал. Он шире всех остальных каналов, примерно как половина Москва- реки. По мосту Понте дельи Скальци мы перешли через воды Большого канала, которые Муратов называет летейскими водами, то есть водами реки Леты, но вместо ожидаемого забвения во мне стали всплывать воспоминания о лекциях по истории архитектуры в полутемном зале института. Происходило чудо, мутные черно-белые диапозитивы на моих глазах превращались в освещенные ярким утренним солнцем трехмерные то ли макеты, то ли декорации, то ли миражи.

Гондольер в соломенной шляпе с красной лентой и в красно-белой полосатой майке стал делать нам знаки типа “эх, прокачу!”, но мы не сели бы, даже если бы у нас были деньги, слишком уж это напомнило ВДНХ с катанием на тройках. Тут, правда, есть разница. Венеция – это город, естественно превратившийся в театральную декорацию, и эта декорация изображает саму себя, в то время как ВДНХ изображает нечто, чего нет, не было и никогда не будет.

Надо было все-таки сесть в эту гондолу и не пытаться вырваться из спектакля. Приехать в Венецию и искать в ней нетуристских радостей – это примерно то же самое, что, придя в театр, не заходить в зрительный зал, а лазить по подсобным помещениям. Я, конечно, буду настаивать, что мы не сели в гондолу по идеологическим соображениям, но, между нами говоря, не сели мы от бедности.

Примерно к середине дня эйфория кончилась. Надо было срочно поспать, хотя бы несколько минут. Мы вернулись на вокзал, купили подарок Тамаре – она из своей поездки привезла нам сувенир “золотая гондола”, от нас же ей достанется “тарелочка с ложечкой” (осталось 19 600). Взяли рюкзак из камеры хранения (осталось 19 150) и где-то около Fondamenta Santa Lucia потеряли всякую способность сопротивляться сну, бросили спальники прямо на булыжники, легли на них и провалились в сон. Мимо нас проплывали гондолы, лодки, катера, и какой- нибудь американский турист, возможно, говорил своей жене, указывая на нас:

– Смотри, Бетси, до чего забавны эти итальянцы. В городе полно гостиниц, пансионов и мотелей, а они предпочитают традиционную сиесту на булыжниках, как римские легионеры.

Когда мы проснулись, уже темнело. После сна тяжелая усталость сменилась легким отупением, какое бывает, когда от головной боли выпьешь несколько таблеток аспирина – боли не чувствуешь, но в голове туман. Мне срочно нужно было найти туалет, а, как нам сказал один гондольер, “ин Италия тоилетте но ворк”. Алла посетила туалет на вокзале, мне же она предлагала вести себя по-итальянски, то есть писать в канал. Я долго не мог на это решиться по двум причинам. Во-первых, вся Венеция, включая каналы, это произведение искусства, поэтому писать в канал – это все равно что подтираться страницей из “Божественной комедии”. Во-вторых, надо ухитриться это сделать, пока нет ни одной гондолы на воде и ни одного американского туриста на суше за спиной.